В доме соседки я собрала сверток с хлебом, мукой, спичками, солью и банками сухого молока «Клим» для Лулы, положила тетради, в которых описывала события своей жизни, день за днем. Больше я ничего брать не стала. Саади запасся бутылью с водой. Ребенка я завернула в покрывало и привязала к спине, взяла сверток и вышла на дорогу, по которой ездили грузовики, доставляя в лагерь продовольствие.

Солнце стояло низко над холмами, но горизонт уже начал светлеть. Я обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на лагерь. Саади молча шел рядом. Его взгляд был суровым и печальным. Он обнял меня за плечи и увлек за собой.

* * *

Каждый день они пускались в путь на рассвете и до полудня шли на юг через выжженные солнцем холмы. Когда питание «Клим» закончилось, Неджма сказала, что ребенок умрет, если они не достанут молока. Солдаты входили в Тулькарм. Саади забрался на уступ и просидел там целый день, не двигаясь, как когда-то у могилы старого Наса. У него было такое острое зрение, что он мог разглядеть колючую проволоку, которой был обнесен город, и замаскированные в камнях пулеметные доты. С другой стороны через плодородные поля черной ниткой тянулась железная дорога, а еще дальше в небо поднимались дымы порта Мухалид. Темная гладь моря выглядела нереальной.

Неджма расположилась с Лулой в тени дерева, развела остатки сухого молока и напоила девочку, слушая рассказ Саади о далеком, прекрасном и недостижимом море. Ни о чем другом он говорить не мог. Ребенок снова раскапризничался, и Саади ушел.

Весь остаток дня, всю холодную ночь и весь следующий день Неджма ждала под деревом, отлучаясь только по нужде. У нее оставалось немного подслащенной воды и несколько галет «Мария». Если Саади не вернется, они умрут. Ребенка мучила жажда. Солнце жгло нежную кожу через пеленки и покрывало, губы у девочки распухли и растрескались. Неджма пела ей песенки, чтобы утешить и успокоить, но она забыла почти все слова, так что выходило не слишком хорошо. Она сидела, смотрела в пустоту, слушала дыхание Лулы, и этот звук казался ей странным среди звенящей тишины холмов.

Несколько раз Неджма замечала чьи-то тени, и ее сердце начинало биться сильнее. Она думала, что возвращается Саади, но это были беженцы из Тулькарма. Они направлялись на юг и прошли, не заметив ни девушку, ни хнычущего младенца.

На второй вечер Неджма помолилась, провела ладонью по своему лицу и по личику Лулы, готовясь умереть, и тут появился Саади. Он бесшумно подошел к дереву. «Смотри! — В его голосе звучало нетерпение. Он помог ей подняться. — Идем же, скорее». Неджма увидела козу с козленком — Саади привязал их к кусту — и шумно, по-детски обрадовалась. Она подбежала к животным, и перепуганная коза отпрянула в заросли, а козленок кинулся бежать. Неджма положила ребенка на землю и приблизилась к козе, протягивая ей на ладони соленое печенье. Когда козочка успокоилась, Неджма попыталась ее подоить, но ей не хватило сил. Баддави подоил козу в оловянную миску. Из набухших сосков текло густое пахучее молоко. Неджма наполнила бутылочку и дала Луле. Девочка жадно, на едином дыхании выпила все, до капли, а потом сразу уснула, и Неджма уложила ее под деревом. В миске еще оставалось молоко. Первым напился Саади, следом за ним — Неджма. Теплая, солоноватая, густая жидкость согрела их. «Вкусно». Впервые за долгое время Неджма вновь ощутила надежду. «Теперь мы не умрем». Она произнесла это тихим голосом, для себя самой. Саади посмотрел на нее, но отвечать не стал.

Они устроились спать прямо на земле, положив между собой Лулу. Ночью Неджма слышала, как козленок стучит копытцами по камням, а потом тычется головой в брюхо матери и сосет, жадно причмокивая. На темном небе мерцали звезды. Неджма давно не поднимала голову вверх. На юге звезды были прекрасны и сверкали совсем иначе, не так, как над лагерем.

Холодало. Неджма взяла руку Баддави, и он перебрался к ней через спящую девочку. Она прижалась головой к его груди, ощутила биение его жизни, вдохнула его запах. Они долго лежали неподвижно, глядя в темноту. Потом юноша ощутил растущее желание и снял одежду. У Неджмы закружилась голова, она задрожала. «Тебе страшно?» — с нежным участием спросил Саади. Она в ответ прижалась к нему еще тесней и что было сил обхватила его руками и ногами. Она дышала часто, как будто долго бежала, и не думала ни о чем, кроме холодной ночи, ярких звезд, разгоряченного тела Саади и его мужского естества, разрывающего ее пополам.

Они уходили все дальше на юг. Время от времени с вершины холма открывалась темная линия побережья. Дальше их путь лежал на Джеммаль, вверх по течению пересохших рек. Коза и козленок бежали следом, пили воду из тех же колодцев и ели те же коренья, что люди. Каждое утро и каждый вечер, досыта накормив Лулу, они пили парное молоко, и оно придавало им сил. Саади научил Неджму доить, зажимая между пальцами набухшие соски.

Они ели миртовые ягоды и плоды земляничника. Боясь солдат, никогда не заходили в города. Война была повсюду. Где-то далеко, в невидимой дали, грохотали орудия. Многие дома были полностью разрушены, на дорогах валялись кости убитых лошадей и ослов, земля была изрыта воронками от снарядов. Однажды, в горах близ Аззуна, в небе раздался ужасающий грохот. «Констеллейшнс» медленно проплывали над головой Неджмы и Саади, их страшная тень заключила застывшие фигурки людей в центр полукруга. Коза с козленком кинулись спасаться в заросли колючего кустарника. Когда самолеты исчезли за горизонтом, дрожавшая всем телом Неджма опустилась на землю, прижимая к груди рыдающую девочку.

— Не бойся, они летят на юг, в Иерусалим, — сказал Саади, никогда прежде не видевший самолетов так близко.

Чтобы подобраться к перепуганной козе, ему пришлось применить хитрость и встать против ветра, как при охоте на кроликов.

До самого вечера они шли на восток, в направлении Хауараха, на закате добрались до долины Аззуна и расположились на ночлег на берегу реки, под акациями. Вечер был прохладный, в листве шумел ветер, в небе кружили летучие мыши. Из стоявшей неподалеку заброшенной оливковой рощи доносился аромат прежней, давно забытой, мирной жизни. Журчание воды, шорох акаций и карликовых пальм, благоухание зелени заставляли забыть о голоде, жажде и войне, которые отнимали жизнь у женщин и детей, гоня их прочь из собственных домов, и о той страшной болезни, что оставляла отметины на теле и лице подростков и сожгла тело Румии. Неджма как наяву услышала голос Ааммы Хурии: «Уходи отсюда! Беги! Мы все умрем».

Саади спустился к реке, искупаться перед молитвой. Он обратился лицом к долине своего детства Аль-Муджиб и коснулся лбом песка. Когда ночная тьма окутала берег, Саади разделся и поплыл против течения.

Неджма, не снимая шаровар, вошла в холодную воду с ребенком на руках. Лула расплакалась, и Неджма начала ее успокаивать, шепча нежные слова. Ей вдруг стало весело, хотелось смеяться. При свете звезд река сверкала, как серебряная лента в оправе черных берегов. Акации шелестели листвой под порывами ветра.

Когда Неджма выбралась на песок, Саади уже успел подоить козу. Он дал Луле теплую бутылочку, потом они по очереди напились молока из оловянной миски. Неджма хотела развести огонь, чтобы согреться, но Саади боялся, что костер заметят солдаты. Они поели ягод, диких фиг и по горсточке горьких оливок. Ребенок спал на песке, завернутый в покрывало Неджмы.