картину. Перед ними, на снегу, весь скрученный, в одном нижнем белье лежал человек. Обозники подскочили, он еще дышал.

– Натирайте тело снегом, – закричал купец, – тулуп скорее несите.

Натерев человека снегом, завернули в тулуп, но он уже не подавал признаков жизни. Путь предстоял дальний, мороз к вечеру набирал силу. Лес трещал, словно там были бродячие скоморохи. Мужики окружили труп, зябко поеживаясь.

– Что, хозяин, делать-то будем? – спросили они. – Слышь, как трещит. Ехать надобно, а то сами…

Купец вздохнул. Тяжело было у него на душе. Мог бы спасти человека, да не получилось. Это его грех…

– Ладно, зарывайте в снег. Да крест какой-нибудь поставьте. Бог даст, будем тут, похороним по-человечески.

Быстро разгребли под елью снег, положили туда тело. Забросали и воткнули наскоро сделанный крест.

– Вертаемся, – молвил купец, посмотрев на снежную могилу.

Когда разворачивался последний возница, на снегу, недалеко от русла реки, он увидел суму.

– Отдам хозяину, – подбежав к ней, решил он.

На возу засунул ее меж пустыми мешками… и забыл. Вспомнил о ней, когда, вернувшись домой, в свое село Дуловку, разбирал воз.

– Господи, – вздохнул он, держа суму в руке. – Что делать-то? – спросил он себя и решил идти в церковь и отдать ее батюшке.

Рассказав, как все случилось, он подал суму. Батюшка открыл ее. В ней оказалась бумага. Несмотря на то что она побывала в воде, почти все буквы сохранились. И батюшка прочитал. В бумаге говорилось о том, что смерды обязаны платить налоги, и какие, а также работать на горожан. А в конце – подпись княжеская. Получалось, что тот мертвый на дороге был княжеским посланцем, которого, как видно, ограбили разбойники. Батюшка испугался, как бы его прихожан не обвинили в этом злодействе, и потому решил грамоту спрятать.

Прошли годы. Сколько сменилось батюшек, но никто из них не рылся в старых бумагах. Но нашелся новый батюшка. А при нем – молодой диакон Дорофей. Диакон, разбирая бумаги, наткнулся на старый пергамент и подошел к батюшке.

– Прости, батюшка, это что такое? – спросил он.

Батюшка развернул и прочитал:

– Грамота великого князя Василия Димитриевича.

– О! – воскликнул дьякон. – Сколь лет она тут лежала! Пущай еще полежит, чтоб никто из княжеских людей не пришел дознаваться, откуда она у нас.

Батюшка возразил:

– А ты знаешь, что большим грехом будет удержать ее?

– Почему грех, разве другие батюшки не знали об этом? А почему держали?

– А я за них не отвечаю.

И Дорофей мгновенно решился – выхватил грамоту и убежал прочь. Батюшка, возмущенный поступком Дорофея, послал казначея в Псков, к посаднику, чтобы тот все ему рассказал. Главный посадник, не посоветовавшись с наместником – князем Ярославом Оболенским, послал сотника с пятью стражниками, чтобы схватить злодея. Холодной декабрьской ночью они подъехали в Дуловку к дому, где жил Дорофей с семьей. Ночной стук разбудил всех.

– Это кто ломится в такое время? – пробурчал диакон.

Накинув потертую шубейку на плечи, он, подойдя к двери, отбросил крючок. В открывшуюся дверь вместе с холодом ворвалась стража, отбросив хозяина в сторону.

– Огня! – послышался командный голос сотского.

Огонь высекли, а к Дорофею, гремя оружием, подошел сотник.

– Ты Дорофей? – спросил он грозно.

– Я! – ничего со сна не понимая, сказал.

– Не дам! – В дверях, загородив проход, стояла жена дьякона. – Куда вы, ироды, раздетого тащите? Не дам!

Тут закричала разбуженная детвора. Крики смягчили решительность сотского.

– Одень его! – великодушно разрешил тот и спросил, где поповская бумага.

– Да вот она, – засуетился Дорофей, доставая с полки княжеское повеление.

Шум, возникший у дома, поднял все село. Когда Дорофея увезли, все бросились к дому. Там они узнали, какую бумажку отобрал у батюшки Дорофей.

И тут поднялось! Вырывая палки от ограды, толпа двинулась к дому батюшки. Матушка, разбуженная шумом, выскочила на крыльцо и увидела разъяренную толпу, шедшую к их дому. Прибежав в опочивальню, растолкала мужа. Узнав, в чем дело, он оделся и стрелой огородами убежал в лес. Не найдя хозяина, они хотели сжечь его дом. Но матушка, упав на колени, со слезами умолила этого не делать. Русское сердце отходчиво…

– Ладно, – был приговор, – не будем. Но вернется твой, не посмотрим, что он наш батюшка, шкуру сдерем!

Весть о том, что их защитника бросили в темницу, подняла почти всех псковских смердов. И грозным войском они двинулись на город. Черный люд Пскова, не разобравшись, в чем дело, зная только одно, что они идут против посадников и бояр, тоже зашевелился. Призывно ударил вечевой колокол. Собравшиеся у главного посадника бояре и посадники выделили Гаврилу, посадника, чтобы тот на вече выяснил требования черного люда и успокоил их. Но он не услышал конкретных требований, до его ушей доносилась только скопившаяся злость. Она вывела его из себя, заставив вступить с ними в полемику. А это подлило масла в огонь. Разгневанные псковитяне убили Гаврилу. В ответ главный наместник решил припугнуть чернь и приказал казнить трех смердов, схваченных до этого за непослушание. Зрелище кровавой казни на время отрезвило чернь. Главный посадник решил казнить и Дорофея, проведя нечто похожее на суд.

Рано утром, опять не спросив у Ярослава согласия, он приказал привести Дорофея. И вот он в цепях предстал перед судьями. Молодой, здоровый. Ему бы вражину бить, а он… Начался допрос.

– Ты знал о бумаге великого князя Василия Димитриевича? – спросил его один из посадников.

– Нет, не знал, – был ответ.

– Почему силой завладел княжьим посланием, какое имел право?

– Я хотел разобраться. Сколь времени прошло, а бумагу никто не видел.

– Ты грамоте-то обучен? – слышится ехидный вопрос.

– Обучен!

Ответ всех удивил.

– Проверить, проверить! – заорали судьи.

Ему дали бумагу.

– Буду читать, если меня раскуете, – заявил дьякон решительным голосом.

В помещении полно стражи, да и судьи сумеют за себя постоять. Приказали расковать. Он взял бумагу и бегло, всем на удивление, стал читать.

Судьи только переглянулись. Что делать? Нашелся один, спросил:

– Ты эту бумагу читал? – спросил он.

– Читал.

– Ну и как? – раздалось сразу несколько голосов.

– Да обдумать надо. Давно писалось. Надо с грамотой этой к государю нашему великому князю Ивану Васильевичу обратиться. Пущай он рассудит.

Эти слова взбесили судей.

– Посланец батюшки сказал, что в грамоте речь шла о налогах и о работе смердов на псковитян, бояр да посадников. Ишь чего захотел этот бунтовщик. Да его…

От злости они забыли, что за подобное неповиновение дьякона судить должен церковный суд, но не псковские судьи.

– Да отрубить ему голову!

– На виселицу его, на виселицу!

Зал гудел от криков. Казалось, не выдержав, судьи с кулаками набросятся на свою жертву, чтобы прикончить на