Виссарион остановился не зря. Известной фамилии князь, сохранивший верность христианской вере, как и все царедворцы, был льстив, хитер, умен. Когда кардинал назвал его папе, тот сразу одобрил выбор, хорошо зная это семейство.

Приезд этого знатного вельможи, который столько времени не подавал о себе никаких вестей, пробудил в душе Софьи несказанную гордость и плохо скрываемую радость. Радость торжества, что она вновь становится могучей, почитаемой всеми. И только теперь она поняла всю правоту слов Виссариона. И ее перестала пугать неопределенность: «Где это ее царство? Да хоть где! Я – царица! Правда, будущая, и все может сорваться, как было не раз. Я буду молить Бога, чтобы он помог мне».

А в Москве приезд князя Траханиота стал ударом грома в ясный, безоблачный день. Здесь слышали об этой знатной семье, которую постигло такое горе. И это вдвойне поднимало значимость прибывшего посланника от папского кардинала и патриарха в одном лице.

Письмо Виссариона, которое вручил великому князю прибывший посланник, читал дьяк Посольского приказа. Юрий внимательно слушал дьяка, делая вид, что понимает его язык.

Выслушав содержание письма, Иван Васильевич поинтересовался:

– Почему Софья отказала французскому королю и миланскому герцогу?

– Она не захотела менять свою веру, как требовали женихи, – был ответ, и Траханиот не без улыбки заметил: – В письме сказано ясно.

Это обрадовало Ивана Васильевича.

– Хорошо, князь. Ты ступай отдохни, прими с дороги русскую баню. А я тем временем подумаю.

Юрий изящно раскланялся, чем привел великого князя в неописуемый восторг.

– Так вот и нам надо, – глядя на дьяка, сказал князь.

На следующий день Иван Васильевич собрал думу, чтобы обсудить предложение Виссариона. Присутствовали: митрополит Филипп, мать Мария Ярославовна, князь Федор Васильевич Пожарский, бояре: Юрий Захарьин, Иван Ощера и Григорий Мамон. Выслушав содержание письма, все долго молчали. Наконец заговорил Филипп:

– Великий князь, письмо это писано рукой предавшего православную греческую веру в латинство. Как можно ему верить? Иль на Руси невесты перевелись? – Проговорив, Филипп поправил рясу.

Его поддержал князь Пожарский. Лицо великого князя налилось кровью. Мария Ярославовна даже испугалась:

– Ты, митрополит, в какой-то мере прав. Но Софья… твердо придерживается греческой христианской веры. Вишь, королю отказала и герцогу.

Филипп неодобрительно посмотрел на старую княгиню. Захарьин почувствовал, что может возникнуть спор, который не обещает ничего хорошего. Ссора митрополита и великого князя к добру не приведет.

– Государь, дозволь мне. – Юрий хотел приподняться, но Иван Васильевич осадил его. – Я вот что маракую. А какая она? Может, крива, носаста… Думаю, надо ее поглядеть. Пускай пришлют ее лик, намалеванный на холсте.

Предложение боярина всем понравилось. Иван Васильевич посланца выбрал быстро, назвав Ивана Фрязина, на родине именовавшегося Джан Баттист делла Вольте.

Виссарион принял прибывшего из Москвы посланца незамедлительно. Выслушав его, он распорядился разыскать художника Аванцо из Вероны, слывшего лучшим живописцем. Папский двор денег не пожалел, и Софья с портрета смотрела как живая. Она выглядела поразительно красивой. С несколько вытянутого белоснежного лица смотрели огромные карие глаза. Особую их прелесть подчеркивали черные изящные брови. Нос с горбинкой и чувственными ноздрями. Красивые, полные губы дополняли ее облик. Художнику удалось передать всю обворожительность гречанки.

Папа и Виссарион высоко оценили талант художника, заплатив за портрет более тысячи дукатов. Когда довольный художник ушел и они остались вдвоем, папа не выдержал и сказал:

– Я первый раз в жизни пожалел, что я не простой римлянин.

На что Виссарион заметил:

– Простому римлянину пришлось бы только ее обозревать, как солнце, никогда не коснувшись его.

Тот только вздохнул.

– Каковы твои, Виссарион, дальнейшие действия? – спросил он, набрасывая на портрет кусок белой материи.

Тот вздохнул и заговорил:

– Красота, конечно, пленяет, но отвлекает мужчину, простите меня, ваше святейшество, от других дел. Вот я и думаю об этом.

От этих слов папа поморщился. Покосившись, спросил:

– Уж не грешен ли ты по молодости?

– Да кто из нас не грешен? – сложив руки на животе, скромно произнес кардинал.

– Делай как знаешь.

Через пару дней после этого разговора в папском дворце, под вечер, когда римляне укладывались спать, у дома Палеологов остановилась дорожная карета.

– Кого это еще принесло в столь поздний час? – удивился Андрей, открывая дверь.

По тропинке торопливым шагом шел Виссарион. Одет он был необычно. Вместо всегда носимой им рясы – кафтан, на голове – шляпа. Отношение Андрея к кардиналу в последнее время изменилось. Он почувствовал, что на этот раз намечается что-то важное.

– Ваша светлость, что привело вас в столь поздний час? – такими словами Андрей встретил вечернего гостя.

– Дела, дела, – быстро проговорил он и спросил: – Софья еще не спит?

– Не знаю, – ответил Андрей.

– Прошу тебя, сходи узнай. Если уже спит, надо ее поднять. Я потом все скажу.

Софья еще не спала. Поэтому столь позднее появление Виссариона вызвало радостную надежду: «Неужели свершилось и мне надо срочно ехать?» Она была отчасти права. Ехать надо было. Но куда, кардинал не стал объяснять, сказав, что по дороге все ей скажет. Братья вызвались ее сопровождать, но Виссарион быстро охладил их желание.

– Вы что, мне не доверяете? Неужели я могу сделать что-то плохое для Софьюшки?

Это их успокоило. Девушка быстро собралась, попрощалась с братьями и поспешила к карете. Теперь она целиком доверялась Виссариону. Виссарион, окрестив братьев, полез вслед за Софьей в карету.

– Поехали! – громко произнес он дремавшему вознице.

И колеса мерно загремели по булыжнику. Эта карета предназначалась для дальних поездок, поэтому внутренние стены были обиты крепкой материей с пуховой прослойкой. Летом она не пропускала жару, а зимой спасала от холода, к тому же внутри кареты почти не были слышны внешние звуки. В переднем углу, в виде лампады, горел огонек, тускло освещая внутренность.

Виссарион расстегнул кафтан, снял шляпу. Достав тряпицу, вытер вспотевший лоб. Софья, покосившись на него, увидела, что он задремал. Она не выдержала и спросила:

– Куда и зачем мы едем?

Виссарион открыл глаза и повернул голову в ее сторону.

– Ты прости меня, Софьюшка, но… я буду откровенен. Завоевать мужчину – полдела. А вот удержать его, чтобы он тянулся к тебе и боялся тебя потерять, это гораздо труднее. Ты поедешь в другую страну, а поэтому тебе надо знать нравы, обычаи, язык, наконец, уметь хитро, ловко отстаивать свои интересы. И еще: надо уметь угождать мужчине, учитывая его характер, желания. Ты хочешь удержать мужчину? – неожиданно спросил он.

Та замялась. Кардинал рассмеялся.

– Я понимаю твою девичью стыдливость. Но женщина должна уметь притягивать своего суженого, я и хочу, чтобы тебя поучили люди, которые этим владеют в совершенстве. И не бойся, с тобой ничего не произойдет.