— Мисс Мэри Армстронг? — зовет он, и дверь со скрипом открывается, но на пороге никого нет.

Банни проводит рукой по пряди волос, которая свисает со лба, обмякшая и обреченная, закрывая один глаз, и понимает, что ему не остается ничего другого, кроме как войти.

— Мисс Мэри Армстронг? — выкрикивает Банни и осторожно переступает через порог. — Есть тут ктонибудь? Воздух внутри старого, полуразвалившегося дома так плотно пронизан страхом и заброшенностью, что Банни ощущает его у себя на зубах, будто гниль. Он шепчет себе под нос: “Я представляю косметические товары высшего качества” — и закрывает за собой дверь.

В кухне темно, жалюзи опущены, и Банни вдыхает всей грудью какую-то кислую животную вонь. Дверцу холодильника оставили открытой, и изнутри льется пульсирующий желтушный свет. Банни замечает, что в холодильнике находится лишь один-единственный пораженный болезнью лимон, Банни видит в этом дурное предзнаменование, а рядом с раковиной на грязном линолеуме лежит без движенья собака неопределенной породы. Он проходит через кухню и вспоминает без особого беспокойства и интереса, что оставил чемоданчик с образцами в машине, а еще обнаруживает, что в какой-то момент этого неудачного утра ободрал себе ладони и теперь на них блестит водянистая кровь. Он вытирает руки о штаны и входит в темный коридор, где его встречает странный, атональный и пронзительный звук. — Мисс Мэри Армстронг? Мисс Мэри Армстронг? — зовет он и сквозь брюки сжимает рукой пенис, натягивая его и позволяя расти и твердеть под ладонью.

“Насчет этого адреса у меня очень хорошее предчувствие”, — говорит он сам себе и в это мгновение испытывает такую чудовищную душевную усталость, что опускается на пол и прислоняется к стене. Он подтягивает колени к груди, роняет между ними голову и рисует что-то указательным пальцем на слое пыли, покрывающем пол.

“Мисс Мэри Армстронг?” — произносит он себе под нос и закрывает глаза.

Он вспоминает безумную ночь, которую провел не так давно в отеле “Palace” на Кросс-стрит с симпатичной блондиночкой, которую подобрал в “Вавилоне”. Он тогда стоял у кровати, старательно пыхтел и чувствовал свой член таким ошкуренным, будто он трахает терку для сыра или что-то вроде того, и ругал себя на чем свет стоит за то, что не догадался захватить с собой лубрикант. Он тогда все хихикал про себя — все-таки сумасшедшая выдалась ночка, и, может, у него даже получится еще разок, хотя было похоже, что действие рогипнола заканчивается, и девица уже проявляла какие-то признаки жизни — наверное, вот-вот должна была проснуться. Нет, ну, казалось бы, сколько может быть наказаний на голову одного-единственного любителя секса! Но тут раздался стук в дверь — три простых негромких удара — и Банни по сей день не может понять, что заставило его тогда открыть дверь. Может, кокаин. А может, выпивка. Какая уж теперь разница. — Обслуживание номеров, — сказал он тогда себе, хихикнув.

Он открыл дверь, и на пороге стояла его жена, Либби. Она взглянула на Банни, голого и блестящего от пота, взглянула на коматозную девушку, распластанную на кровати, и все годы страданий и гнева, казалось, разом покинули ее лицо, оно стало неживым, будто восковая маска, и Либби просто развернулась и пошла по коридору. Когда на следующее утро Банни вернулся домой, Либби была другой: она ни словом не обмолвилась о прошлой ночи, перестала его пилить и просто бесцельно передвигалась по дому, смотрела телевизор, подолгу сидела на одном месте и много спала. Она даже занималась с ним сексом. Он еще тогда подумал: ну надо же. — Женщины, — произносит Банни, трясет головой и снова принимается плакать. Через некоторое время он все же встает, отряхивает пыль со штанов и идет дальше по темному коридору — так, словно преодолевает шквал ветра — и через некоторое время видит перед собой черную дверь. Сверлящие мозг звуковые колебания здесь становятся еще сильнее, Банни закрывает уши ладонями и внимательно вглядывается в большущий плакат на двери, на котором изображена невероятно сексуальная девушка, и стоит ему только догадаться, кто это такая — занавес разглаженных утюгом волос, дурацкая черная обводка вокруг глаз и порнографические “губки бантиком”, — как слезы снова градом катятся по щекам, и он протягивает руку и проводит пальцами по нежным контурам ее безгранично прекрасного лица, как будто бы это простое движение может волшебным образом ее оживить. — Авриль Лавинь, — произносит он словно мантру, или молитву, или заклинание. — Авриль Лавинь. О, моя дорогая Авриль Лавинь. И, ни секунды не раздумывая над тем, что может ждать его по ту сторону выкрашенной в черный цвет двери, Банни мягко ее открывает и обращается к комнате так, будто это какая-то иная, таинственная вселенная. — Здравствуйте, — произносит он сквозь рыдания. — Меня зовут Банни Манро. Я представляю компанию “Вечность Лимитед”.

Банни-младший закрывает энциклопедию. Он читал о “повитухах” — особом виде жаб, у которых самец носит яйца у себя на бедрах до тех пор, пока не вылупится потомство. Банни-младший просто изумлен — в каком же все-таки странном мире мы живем, думает он. Просто потрясающе. Он берет в руки список клиентов, лежащий рядом с ним на сиденье, и, развернув его перед собой, начинает аккуратно и вдумчиво разрывать листок на узкие полоски. Потом он кладет одну такую полоску себе в рот, рассасывает ее до состояния мягкой кашицы и глотает, после чего повторяет то же самое со следующей полоской — и так до тех пор, пока весь список не оказывается у него в желудке. Теперь-то — думает мальчик — с этим уж точно покончено. Клочья тумана кружат вокруг “пунто”, и Баннимладший наблюдает за чудовищным всепоглощающим туманом, который катится по улице в его сторону, похожий на вымысел и превращающий в иллюзии все, что попадается ему на пути. Мальчик откидывается на спинку сиденья, закрывает глаза и отдается на волю тумана — пускай поглотит и его.

Чуть позже, когда он снова открывает глаза, Банни-младший видит, что прямо перед машиной на невысокой стене из светлого кирпича сидит его мама в оранжевой ночной рубашке. Она улыбается мальчику и манит его рукой. Завитушки тумана играют у мамы на лице, и, когда она двигает руками, ее пальцы будто разбрасывают вокруг лиловую дымку. Банни-младший открывает дверь “пунто”, выходит из машины и в туманном воздухе становится похож на крошечного космонавта. Словно паря над землей, он огибает машину, проходит по дорожке и садится на стене рядом с мамой. Он чувствует возле себя пульсирующее тепло и смотрит на маму.

— Мамочка, мне так грустно, — говорит он. Мама прижимает его к себе одной рукой, и мальчик прижимается к ней головой, и она такая мягкая и пахнет каким-то другим миром, и это действительно его мама.

— Мой любимый малыш, мне тоже очень грустно, — говорит она и прижимается губами к его волосам. — Мне не хватило сил. Она обхватывает лицо мальчика руками.

— Но ты — очень сильный, — говорит она. — Ты всегда был таким. И Банни-младшему кажется, что слезы, которые катятся у мамы из глаз, настоящие.

— Мамочка, но я так по тебе скучаю…

— Я знаю.

— Не плачь, — говорит мальчик.

— Вот видишь? — улыбается мама. — Это ты у нас сильный.

— Что нам делать с папой? — спрашивает Баннимладший. Мама проводит пальцами по его волосам.