— Отец не сможет тебе помочь, — вздыхает она. — Он совсем заблудился.

— Это ничего, мамочка, — говорит мальчик. — Я штурман. Мама прижимается к его волосам губами.

— У тебя очень доброе сердце, — шепчет она.

— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — спрашивает он.

— Нет, я пришла сказать тебе о другом.

— Можно, я сначала у тебя кое-что спрошу?

— Конечно.

— Мамочка, ты живая? Ты выглядишь совсем живой. Я даже слышу, как бьется твое сердце. Мальчик еще крепче прижимается к маме.

— Нет, Кролик, я не живая, — отвечает она. — Я умерла.

— Ты об этом хотела мне рассказать?

— Да, и об этом тоже. А еще я хочу сказать тебе вот что. Что бы ни произошло, я хочу, чтобы ты это преодолел. Понимаешь? Мальчик смотрит маме в глаза.

— Думаю, да, — говорит он. — Ты хочешь сказать, что произойдет что-то по-настоящему плохое и я должен быть сильным.

Мама обнимает его и улыбается. — Вот видишь? — говорит она.

Банни входит в комнату в конце коридора. Над головой светит одна-единственная тусклая лампочка без абажура, и в замкнутом безвоздушном пространстве оглушительный визг становится совсем безжалостным и агрессивным, и Банни щурится в темноту, пытаясь отыскать источник звука. У дальней стены стоит, прислоненная к усилителю, электрогитара и фонит. Банни не сразу замечает молодую девушку, сидящую на раздолбанном диванчике посреди комнаты. Девушка, похоже, не двигается. Она очень худая, на ней бледножелтая майка и пастельно-розовые трусики — и больше ничего. Банни видит контур ее выпирающих костей на плечах и преувеличенно острые углы коленок, локтей и запястий. Одна распластавшаяся пауком ладонь лежит на бедре, и между пальцами зажата догорающая сигарета. Голову девушка уронила на грудь, и прямые коричневые волосы занавешивают лицо. — Мисс Мэри Армстронг? — произносит Банни, делая шаг в ее сторону. Девушка вскидывается и поднимает голову. — Она здесь больше не живет, — хриплым голосом, медленно и глухо говорит она. — Тебе нужен Грибной Дэйв? Веки девушки снова опускаются, и голова возвращается в прежнее положение.

— Грибного Дэйва… здесь… нет… — бормочет она себе под нос.

Банни пересекает комнату, вырубает гитарный усилитель, и в комнате в ту же секунду становится тихо и таинственно. Он видит блестящие пылинки, зависшие под потолком вокруг лампочки, идет по комнате и, остановившись перед девушкой, смотрит, как от ее пальцев тянется вверх ленточка голубого сигаретного дыма.

Девушка поднимает голову и пускает в ход все мышцы лба, чтобы попытаться снова поднять веки. Она слегка приподнимает руку, и сквозь полупрозрачную кожу становятся видны тоненькие, почти птичьи косточки ее пальцев. С сигареты падает пепел и, ничуть не пострадав при падении, приземляется ей на майку. Глаза у нее яростного, химически-насыщенного зеленого цвета, а зрачков практически нет, и Банни делает шаг назад. — Детка, ты только посмотри на себя, — произносит он нежно.

Девушка снова роняет голову, в несколько коротких резких приемов, пока наконец подбородок не опускается ей на грудь и лицо снова не скрывается за волосами. Банни наклоняется, приподнимает ее подбородок и видит, что на плакате, который он видел на двери, изображена вовсе не Авриль Лавинь, а вот эта грустная девушка — тот же дерзкий нос, обведенные черным карандашом глаза, прямые коричневые волосы, нимфоманская верхняя губа и тонкое подростковое тело. Банни смутно догадывается, что сходство с Авриль Лавинь не просто удивительное совпадение — в нем есть нечто сверхъестественное. Он чувствует, как с внезапным приливом крови его засасывает в воронку ассоциаций: полупрозрачная девочка с ее посиневшими губами и яркой струйкой крови на внутренней стороне локтя и смертельное оружие в виде шприца для подкожных инъекций и почерневшей ложки, лежащих перед ней на столе, становятся стремительным столкновением времени и желания, слиянием всех кружащихся частиц его устремлений — таких, как, например, пылинки, летающие под потолком вокруг лампочки, — и все то, что он видит сейчас перед собой, возникло лишь благодаря его какой-то искаженной, испорченной тоске. Банни вошел в эту слабо освещенную, отрезанную от остального мира комнату словно в зазеркалье и оказался в объятиях смерти — смерти незнакомой девушки и, может быть, своей смерти тоже. — Дай-ка мне это, — говорит Банни, вынимает из ее пальцев сигаретный окурок и бросает в переполненную пепельницу. — Еще не хватало поджечь дом. Он встает перед ней на колени и тихонько стряхивает пепел с ворсистой ткани выцветшей желтой майки. — О боже, — говорит он, зажигает свою сигарету, делает одну-две затяжки и гасит ее в пепельнице. Он забирается руками под хлопковую майку, тело девушки напряженно вздрагивает и тут же снова слабеет. Банни обхватывает руками ее маленькие холодные груди и содранными в кровь ладонями ощущает твердые жемчужины сосков, похожие на маленькие тайны. Он чувствует, как постепенно замедляется биение ее умирающего сердца, и видит, как на коже головы под тонкими, разглаженными утюгом волосами медленно проступает синева. — Моя дорогая Авриль, — говорит он. Он подхватывает девушку под колени и осторожно смещает ее тело так, чтобы таз оказался на самом краю диванчика. Просунув пальцы под изношенную эластичную ткань ее трусов, резинкой натянутых на острых косточках бедер, Банни стаскивает их до лодыжек, потом мягко разводит ей колени и, пытаясь справиться с пуговицей и молнией, снова чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Он именно так себе ее и представлял — волосы, губы, дырка — и вот, подложив руки под ее безвольно распластанные ягодицы, он входит в нее, будто чертов свайный молот.

Огромный сгусток тумана покатился себе дальше, и Банни-младший сидит один на низкой кирпичной стене и играет с фигуркой Дарта Вейдера. Хотя мамин призрак исчез, он до сих пор ощущает на веках прохладный отпечаток ее прощальных поцелуев, похожих на два крошечных близнецаобещания. Его мама, как поется в песне, в нем, без него и повсюду вокруг. Он — самый сильный, и она будет его защищать — вот что она ему обещала. Ох уж эти обещания — думает Банни-младший, болтая ногами, улыбаясь и что-то напевая себе под нос. Он скачет Дартом Вейдером по стене и смотрит, как старый черный “BMW” подъезжает к дому со всем этим хламом во дворе и останавливается. Банни-младший видит, как водительская дверь открывается, и из нее книжкой-гармошкой выкидывается высокий худой мужчина, похожий на набор неприличных открыток. Его волосы выкрашены в белый цвет, на нем узкие выцветшие джинсы, черная футболка и розовые кожаные туфли. Мальчик замечает классную татуировку в виде скорпиона у него на шее и думает, что этот парень, пожалуй, очень крутой клиент — настоящая барракуда.

Мужчина рассеянным привычным взглядом окидывает улицу — смотрит направо, смотрит налево, — и Банни-младший наблюдает за тем, как он роняет связку ключей, чертыхается, наклоняется и поднимает ключи с земли. Затем он взбегает по ступенькам, щелчком запускает сигарету во двор и входит в дом, громко захлопнув за собой дверь.

Банни-младший сидит на стене, болтает ногами и думает о том, что сказала ему мама. Он улыбается, ему приятно думать, что он всего-навсего ребенок, и больше от него в общем-то ничего не требуется — нужно просто быть ребенком. Ребенком, которому нравится Дарт Вейдер, ребенком, у которого прекрасная память и который может хранить у себя в голове целую кучу разных потрясающих фактов, ребенком, которому интересен мир, ребенком, у которого “очень доброе сердце”, ребенком, который даже может разговаривать с духами. И совсем необязательно, чтобы взрослый мир, в котором он существует, был ему понятен — почему все похожи на зомби, почему умерла его мама, почему его отец большую часть времени ведет себя как сумасшедший.