— Туд? Это ты?

Кнутсен показался из-за меховых рукавиц.

— Дэниел?

— Да.

— Где ты был?

— Нигде. Я потерял вас в больнице.

— Сейчас я позову Креспена. Он в отчаянии. Не уходи никуда, ладно? — Туд Кнутсен побежал за пузырчатую гору и скрылся из виду.

Дэниел с трудом сдерживал нарастающую панику. Один в доме: и сходит с ума! Посттравматическая дегенерация мозга? Он должен выйти, вытереться и позвонить Ларио. Все будет в порядке. Это — лекарства. Он поднял голову над пеной и собрался уже выбраться из воды, как вдруг его чуть не располовинило от крика, донесшегося с другого конца ванны:

— Стой где стоишь!

Это был Креспен де Фюри, ковылявший через пересеченную пенистую местность. Каждые несколько шагов он спотыкался и падал, и Зеленый Рыцарь и Кнутсен, терпеливо следовавшие позади, склонялись и поднимали его на ноги. Пена таяла, между зелеными клочьями образовались озера горячей воды. Креспен бесстрашно погружался в них и яростно переплывал, Зеленый Рыцарь и Кнутсен сопровождали его с гораздо меньшим энтузиазмом. Наконец компания приволоклась, мокрая и задыхающаяся, и расположилась на расстоянии вытянутой руки от Дэниелова носа.

Креспен сурово погрозил Дэниелу пальцем:

— Чтобы не смел больше удирать!

Единственное, что Дэниел мог придумать, — это сказать: «Извини, я был болен», что он и сделал.

— Он приносит свои извинения и говорит, что был болен, — заметил Зеленый Рыцарь.

— На чем я остановился? На каком эпизоде из истории моей жизни?

— Извини, я что-то плохо помню.

— Он приносит свои извинения и говорит, что плохо помнит, — произнес Зеленый Рыцарь.

— Ты рассказал нам о своем прибытии в лагерь короля Франции. О том, что собирался построить огромную военную машину, которая уничтожит англичан, — вставил Туд Кнутсен.

— Он сказал, что ты собирался построить…

— Попридержи свой язык, клоун, у меня есть уши! Слушай, Дэниел. Сегодня я назначаю присутствующего здесь Туда Кнутсена своим официальным историком, — при этих словах Туд напустил на себя выражение высокомерной учености, которое несомненно ему удалось бы, если бы не кровавые подтеки вокруг рта от недавнего участия в галлюцинациях о морском котике, — через минуту мы приступим к моей биографии, но сначала тебе следует познакомиться с нашим окружением и обстановкой, в которой созрели мои самые выдающиеся работы. Вот здесь, — он обвел рукой парообразный ландшафт, — мы живем. Прямо перед тобой Священное озеро, неподалеку Зеленая Часовня и монастырь. — Здесь ты всегда найдешь хотя бы одного из нас. Иногда я рыбачу на озере в паре лиг отсюда, а Берсилак бродит по горам, но в общем мы поблизости. Взбей пену повыше, и ты без труда обнаружишь того или другого. Я вижу, у тебя глаза закрываются от усталости; надеюсь, что следующий выпуск моей биографии ободрит тебя и освежит. Начнем с моего прибытия в королевский лагерь. Профессор Кнутсен, прошу вас.

Креспен призвал на озеро сумерки и приглушил пустоту, так что трубка Кнутсена осталась единственным источником света, мерцающим словно крошечный костер, вокруг которого они собрались для продолжения рассказа.

Когда юный Креспен де Фюри на белом боевом коне месье Жиля прибыл в военный лагерь Филиппа Валуа, все приветствовали его как спасителя Франции. Креспена немедленно отвели в изумительную палатку, в которой стояла ванна с горячей водой, и как только он сбросил свои лохмотья, переставшие после пытки быть впору, появились портные и белошвейки и принялись обмеривать его для нового, экстравагантного платья.

Одежда была скроена и сшита в считанные часы, и что за блестящий молодой человек предстал в этот вечер на пиру! Сам французский монарх угощал Креспена приправленной соусом дичью, незадолго до того приготовленной прожорливым месье Жилем де Конвино. Он окрестил это блюдо «coup de grass» («смерть толстякам»)[59] в честь Креспеновой военной машины. Креспен ел гораздо больше, чем нужно, чтобы насытиться. Умиротворенный лакомыми яствами, многообразными винами провинции и скабрезными предположениями о действии, которое его устройство возымеет на англичан, юный Креспен покинул на крыльях божоле[60] неуверенность в себе и к исходу вечера был убежден в небывалых разрушительных достоинствах своего изобретения. В полночь, когда он полз к своей палатке, у Креспена не было уже и тени сомнения в том, что он воистину спаситель Франции, оружейник «extraordinaire»[61] и баллистик «sans pareil».[62] Потрясенный такого рода самооценкой, он воспользовался ночным горшком, забрался в гамак и уснул.

С утра Креспен принялся чертить на пергаменте со столь небывалой легкостью и рвением, что уже в полдень по его наброскам можно было начать строительство. Нельзя было терять ни минуты, ибо армия Эдуарда заняла позицию при Креси, в двух днях пути на север.

К изумлению французского лагеря, лазутчики донесли, что никаких признаков строительства англичанами своей версии Креспеновой катапульты замечено не было, и главный инженер Филиппа по военным механизмам, король Богемии Ян Слепой,[63] пребывал в самом чудесном расположении духа, как вдруг он споткнулся о веревку палатки Креспена и упал внутрь.

Поднявшись на ноги, он отсалютовал центральному шесту.

— Все готово, де Фюри. Мы с нетерпением ждем твои чертежи.

Креспен попытался скрыть свой испуг при виде физического недостатка главного инженера.

— И когда же начнется строительство, сударь?

Слепой король развернулся в направлении голоса:

— Рубить деревья начнем еще до заката. Не могу дождаться.

— Сейчас я сложу листы по порядку. Вы не присядете?

Слепой богемец поблагодарил, попятился и грохнулся на землю. — Екэлэмэнэ, — пробормотал король, поднимаясь на ноги.