— В смысле? — я с силой потер виски.

— Там красный ящик, в котором хоронят людей!

— Кто в ящике? — спросил я Женьку.

— Не знаю, — пожал он плечами. Вид у него был растерянный. — Я в салон не заходил. Что мне там делать? Я за рулем сидел.

Я обошел автобус вокруг, вернулся к дверям и заржал. Ржал я долго, и почему-то не мог остановиться. Беда с видимым удовольствием залепила мне пощечину.

— Он угнал ритуальный автобус! — объяснил я ей причину своей истерики. — Там на борту написано «Прощальный кортеж», «Печальный телефон», и номер! Наверное, такие машины не боятся держать открытыми! — Я опять заржал, запрыгнул в салон и осмотрел гроб. Он, слава богу, был пустой, обитый дешевой красной тканью, внутри лежала подушечка с белыми рюшечками. Теперь я знал, что делать.

— Всех сюда, по одному! — крикнул я, и Женька радостно продублировал мою команду Плюшко.

Первым в автобус шагнул Яков. Увидев гроб, он замер.

— Это произвол! — прошептал он и шагнул назад. — Я буду жаловаться!

— Молчать! — заорал Плюшко страшным голосом ублюдка-сержанта и подтолкнул его в спину так, будто всю жизнь проработал тюремным надсмотрщиком. — А то скотчем рот заклею! Все по одному заходят, красиво рассаживаются и сидят тихо, как на похоронах! Именем…

Черт, как опасно маленьким людям давать даже маленькую власть.

Плюшко остался в автобусе караулить пленников, а мы с Элкой и Женькой перенесли оружие и полиэтиленовый мешок в салон. Мы положили все в гроб. Получилось живописное зрелище. Поучительное. Символичное. День был прожит не зря.

— Рокки! — заорала Беда.

— Рон хрючит на покрывале за пятьсот баксов у Ильича в квартире, — успокоил ее я.

— Все-таки он удрал! — засмеялась она.

— Ну, ты-то, понятно, а Рон как здесь очутился?

— Понятно тебе, да? — прошипела Элка. — Понятно? — Она топнула ногой в тапке. — Да я здесь из-за него очутилась! Меня цыгане от автобарахолки выследили! Уж не знаю, откуда они узнали, что у меня кобель, только когда я с Рокки погулять вышла, то он как чесанул за какой-то течной сучкой! Я за ним в тапках! Сучка в машину, Рокки за ней, я за Рокки! Там меня под локоток и «Спокойно, барышня!». Старый способ собачников уводить породистых собак. Все вы, кобели, одинаковые!

— Поводком нужно пользоваться! — усмехнулся я.

— А, — отмахнулась она, — больно надо! Руку тянет и мозги грузит. Черт, телефон! Он где-то в доме, они его отобрали!

— Поехали, — я пихнул ее к «аудюхе». — Мы тут такие широкомасштабные действия развернули, что скоро настоящий ОМОН пожалует. Не думаю, что в соседних домах спят. Вон, видишь, занавески колышутся.

Она не стала перечить. Она села в «Ауди», и, конечно — за руль.

— Куда ехать? — высунулся Женька с водительского сиденья «ПАЗика»

— Давай за нами! — приказал я и уселся рядом с Бедой, взяв на колени кейс.

Мы поехали, но автобус не тронулся с места. Беда тормознула.

— Слышь, брат, завестись не могу! — крикнул Женька.

Беда дала задний ход. Для бабы она очень прилично ездила задним ходом — быстро и ровно. Я выскочил и побежал к автобусу. Женька повернул ключ зажигания, но ритуальный уродец чихнул, рыгнул, пальнул черным дымом, но не завелся. Сюрпризы не кончились, и мне предстояло решить, что делать дальше.

— Веревку! — крикнул я Беде, и она притащила самую нужную для любой машины запчасть. Женька быстро помог мне приладить трос.

— Куда ехать-то? — спросила Беда, когда я снова уселся рядом.

— Адрес известный — Колхиани, шестнадцать, здание РОВД. Подкинем туда автобус с начинкой, а сами свалим.

— В ментхауз, — кивнула она, нажимая на газ.

Моя «селедка» крякнула, затрещала, забуксовала, но все-таки сдвинула с места тяжелый гроб на колесах. Более странной кавалькады этот город еще не видел. Слава богу, что ночка выдалась темной.

* * *

— Твоя баба регулярно наращивает ногти? — буркнула Беда, бросив взгляд на мое лицо.

— Это Барсик. Он не любит посторонних.

— В прошлый раз это была Марина.

— Ну, а в этот раз — Барсик!

— Ясно. Зоофилия косит наши ряды.

— Наши ряды косит шизофрения. Господи, как ты была хороша с заклеенным ртом!

Беда газанула, Женька сзади коротко мигнул фарами, давая понять, что такой скоростной режим не для дряхлого катафалка. Элка нехотя сбавила скорость.

— А что за боец с именем Родины на устах? Где ты его нарыл?

— Доброволец.

— Крутой дядька. Не сдаст?

— Что ты!

— Что за груз? — кивнула она на кейс.

— Трофей. Еще не вскрывал.

У нее заблестели глаза.

— Бабульки?

— Говорю же, еще не вскрывал!

— Так вскрой, блаженный!

— Ты бы за дорогой следила, а то опять цыгане украдут!

Она заложила такой поворот, что Женька засигналил сзади хриплым надрывным гудком.

— Поаккуратней! — заорал я. — Он отродясь кроме трактора ничего не водил! Не хватало еще ДТП тут устроить с гробом, боеприпасами, наркотой и зеленым водителем, который к тому же еще и в розыске.

Мы поехали тихо. И молча. Но недолго.

— Ты знаешь, — сказала она, — это не они убили Грибанова.

— Да ну? Я и забыл, что мы ищем убийцу. Они, что, так и сказали: «Не мы!»?

— Хорошо, я ничего не скажу.

— Нет уж, скажи! Я натерпелся, разыскивая тебя. У меня огнестрел, и морда, расцарапанная котом. Я мог упасть с крыши.

— А там что ты делал?

— Гулял! С Барсиком.

Она хмыкнула. Эта версия ей понравилась.

— Ладно. Они когда меня привезли, начали пытать: «Ты от Кондрата?» Из разговоров я поняла, что Кондрат этот имеет большой рынок сбыта наркоты в городе и хочет еще больше иметь, вытеснив цыган и переманив клиентов. Войнушка у них конкретная. Еще у Кондрата большая сеть наркокурьеров, которые переправляют отраву на Дальний Восток. Короче, прессовали они меня долго. Лялька эта, которая через забор убежала — дочка Якова. Она сказала, что я на нее на автобарахолке напала и избила. Еще она твердила, что морда у меня больно знакомая и видела она меня не иначе как у Кондрата. Кондрат якобы решил не только их точку в квартире накрыть, но и с барахолки цыган попереть. А я типа почву прощупывала. В общем, надоело мне, и раскололась я, сказала, что журналист.

— Ну да, не последний человек в городе! — хмыкнул я.

Беда зыркнула на меня, но продолжила: