Глаза Мошки округлились, когда она поняла, кто перед ней. Неожиданно она вновь почувствовала вонь сырости и гнили, и голубиного помета, и еще отдаленный запах дыма. И в ушах у нее прозвучали слова незнакомца, обращенные к судье, вежливые и уверенные слова и голос, приятный, как парное молоко.

— Вы были в Чоге! — выпалила она. — Беседовали с судьей!

— Корешки и вершки! — воскликнул Кольраби. — А я-то думал, где слышал такой говор? Ну конечно, в Чоге. Как я сразу не догадался — ты, должно быть, девочка, спалившая мельницу.

Мошка не на шутку перепугалась при этих словах, но Кольраби успокоил ее взмахом ладони и невольно рассмеялся.

— Все в порядке, не бойся, — сказал он. — Я не отдам тебя в руки правосудия за это чудовищное преступление. Но, во имя всего святого, Мошка, почему из всех людей ты связалась с Эпонимием Клентом?

«Потому что я истосковалась по новым словам, потому что годами выспрашивала их у коробейников и тайком выцарапывала на кусочках коры, чтобы не забыть. Потому что Клент запросто швырялся такими оборотами, как „епифания“ и „амарант“, так что у меня голова пошла кругом. Потому что я слышала, как на рыночной площади он разворачивает кружева своих фраз, словно купец — шелка перед изумленным покупателем. Потому что в его устах слова плясали языками пламени, и та часть меня, что сгорела с книгами отца, вдруг снова ожила. Потому что он принес в сырой и затхлый Чог такие удивительные и невероятные истории, что я будто попала в сказку».

Мошка неопределенно пожала плечами.

— Он знал, как обращаться со словами, — ответила она.

— Ты подняла большой переполох, когда вот так исчезла. Сперва подумали, что ты сгорела с мельницей, но потом нашли ключи от кандалов и узнали, что Клент сбежал. Тебе нужно вернуться домой — уверен, твоя семья поймет, что ты устроила пожар по оплошности. Вот увидишь, они обрадуются, когда увидят тебя.

Мошка издала отрывистый смешок, похожий на карканье вороны.

— Вы не знакомы с моими дядей и тетей?

Кольраби взглянул Мошке в лицо.

— Нет, не знаком, — коротко ответил он.

Они остановились, дойдя до конца сквера, неподалеку от виселицы с петлями, свободно болтавшимися на ветру, точно хвост кошки, когда та караулит мышь.

— Что с тобой, Мошка? Ты неважно выглядишь. Давай зайдем под крышу, ветер крепчает. К тому же сейчас начнется Молитвенный час.

Когда они подходили к таверне, хозяйка уже закрывала дверь, но, взглянув на Мошку, сжалилась и впустила их.

Посетители в таверне сидели молча — отчасти потому, что предусмотрительно заткнули уши ватой или кожаными пробками.

И вот ударил первый колокол, а за ним последовали остальные. Уже через пять секунд таверна гудела, точно огромный барабан.

— Первой начала Добрячка Зимоцвет, как всегда, — заметил Кольраби. — Но остальные не отстают. Что ж, в определенном смысле это нам на руку. Никто нас не услышит.

Кольраби улыбнулся Мошке. В этом было нечто волнительное — держать уши открытыми, когда весь город затыкает их чем может.

— Так почему вы преследуете мистера Клента?

— Я был в Долгом логе, выполняя поручение леди Тамаринд, когда впервые услышал это имя. Он удрал оттуда накануне ночью, не оплатив счета дюжины купцов. И той же ночью домовладелец, которому Клент задолжал за два месяца, был найден мертвым в своем колодце. Как будто упал туда и захлебнулся. Я обещал сыну покойного, что разыщу этого Клента во что бы то ни стало. Мне пришлось проделать немалый путь, преследуя его, пока я не приехал в Чог… Представь, как я изумился, когда узнал, что в Манделион он прибыл раньше меня.

Мошка подумала, что, если бы не она, болтаться бы Кленту на виселице, и ей стало не по себе. Словно подслушав ее мысли, Кольраби сурово сказал:

— Его руки запятнаны кровью. Пусть у меня пока нет доказательств. Но я не сомневаюсь, что добуду их.

Мошка лишь молча смотрела на него своими черными глазами.

— Послушай, что я тебе расскажу, — сказал он, наклонившись к Мошке. — Как ты, наверное, знаешь, двадцать лет назад разбили Птицеловов. Их режим свергли, а самих Птицеловов стали ловить и казнить. Некоторым, конечно, удалось скрыться. В одной церкви прихожане каждый год отмечали день победы над Птицеловами. Однажды в такую ночь, когда весь приход был в церкви, внутри появился запах дыма. А в следующий миг церковь взорвалась, как бочка пороха. Потом немногие выжившие догадались, что виноват церковный сторож. Он проработал в церкви четыре года и все это время, должно быть, забивал подвалы порохом. Это был Птицелов, одержимый местью. И никто его не раскусил. Вот так-то.

Кольраби мрачно улыбнулся и добавил:

— В той церкви погиб мой отец. Возможно, ты сочтешь, что это несчастный случай.

— А мой отец просто умер. Сказал, что у него болит голова, и ушел в свой кабинет. А когда я принесла ему суп, он уже не дышал. Я убежала и спряталась в печке. Если бы я знала, что соседи сожгут его книги, я бы осталась с ним, в кабинете. Они всё сожгли, все книги. Я почти ничего не успела прочитать. — У Мошки запершило в горле, и она нахмурилась. — Я знаю, ему не нравился Чог. Точно знаю.

— Да, не самое подходящее место для ученого человека, — заметил Кольраби. — Ведь он был ученым?

— Он был больше чем просто ученым, — сказала Мошка и, решив идти до конца, добавила: — Его звали Квиллам Май.

— Квиллам Май! — воскликнул Кольраби, изумленно подняв брови. — Ты дочь Квиллама Мая?!

Он откинулся на спинку стула и воззрился на нее, словно пытаясь разглядеть в ней схожесть с опальным отцом.

— Я ничего не знала о его прошлом, — произнесла Мошка, смутившись. — Он рассказывал, что из Манделиона пришлось уехать из-за личного конфликта.

— Я видел его один раз, — сказал Кольраби и подался вперед. Колокола трезвонили в полную силу, и ему приходилось почти кричать. — Мне было десять лет, когда Книжники решили арестовать Квиллама Мая. Улицы были запружены людьми, сотни человек пришли посмотреть, как его будут брать. Я с другими мальчишками прибежал к его дому.

Мошка едва разбирала слова через колокольный звон. Подавшись вперед, она приставила ладони к ушам, чтобы лучше слышать.

— Уже вечерело, но в его окнах было темно. Он отослал слуг, чтобы те не пострадали. Когда мы туда прибежали, у дома стояла карета Книжников. Они вывели его, и он совсем их не боялся. Он сам сел в карету, как будто не знал, что его ожидает.

Перезвон, казалось, достиг своего апогея, так что Кольраби даже закрыл уши ладонями и улыбнулся сквозь зубы.

— Мы понимали, что его ждет смерть… И сотни людей бежали за каретой. Они схватили лошадей за сбрую и остановили. Сбросили кучера на землю. И сами потащили карету, чтобы спасти Квиллама Мая. Я видел его лицо в окне, он смотрел на нас с удивлением. А нас было много, и все кричали его имя.