Мошка в это не верила. Пертеллис показался ей совсем другим — искренним молодым человеком с вечно удивленными голубыми глазами. У нее не лежала душа вешать на него чужое преступление.

— Я видела, как он вернул торговцу упавшую улитку, — сказала Мошка.

— Ну точно чокнутый. В любом случае, его уже не спасти. Его как пить дать повесят за предательство. Убивал он Куропата или нет, роли не играет. А в нашем положении жалость к обреченным — непозволительная роскошь.

В словах Клента звенела безупречная и пугающая логика. Мошке было нечего возразить ему. Она молчала, пока он надевал пальто и парик.

— Ну, что раскисла? Радуйся, что мы спасены. Пойми, дитя, я вполне понимаю твои колебания, но поверь мне — никто не сможет опровергнуть такую историю, когда ты расскажешь ее в участке. Никто и пытаться не станет. Ну, пойдем, нельзя задерживаться. Не будем давать лишний повод для подозрений.

Мошка вышла с Клентом из дома. Она двигалась за ним по улицам точно сомнамбула. Она уговаривала себя, что ложь, к которой он ее склоняет, никому не сделает хуже. А кроме того, разве есть у нее выбор? Если она обвинит в убийстве Клента, тот сделает все возможное, чтобы ее повесили за компанию. Внезапно она подумала, что надо было рассказать все Кольраби.

— Гляди-ка, — сказал Клент, показывая тростью на продавца книг. — Моя баллада о славном капитане Блите имеет успех. Едва она вышла, каждый грошовый писака почел своим долгом опубликовать свою версию его героических похождений. Послушать их, так этот разбойник только тем и занимается, что спасает от беды благородных дев, раздает деньги беднякам и помогает неудачливым фермерам расправляться с кредиторами. И к тому же он — воплощенный джентльмен, учтивый с кавалерами и галантный с дамами. Боже, какая чушь!

Кажется, Клент снова пребывал в прекрасном настроении.

— Мошка, — добавил он. — Напомни-ка мне на обратном пути купить новых перьев. Я, пожалуй, напишу леди Тамаринд, как ты просила, что рекомендую тебя в школу Книжников. Как лучше тебя изобразить? Чистым и непорочным созданием с душой ангела? Или деловой, сообразительной особой, которая все схватывает на лету? Пожалуй, я слеплю твой образ, смешав в идеальных пропорциях и то и другое. Знаешь, странно в этом признаться… Но, кажется, я буду по тебе скучать.

На обочине, рядом с печью для обжига кирпичей, сидел беспризорный мальчишка, перепачканный углем. Мошка поймала его взгляд. Мальчик, забыв о бурлящем котелке, зажатом в длинных щипцах, смотрел на нее с завистью и презрением.

— Подумать только, — вещал Клент, — поначалу я считал тебя обузой. Как я мог так ошибаться? Признаюсь, я поражен твоим умом и природной смекалкой. Если бы ты не тянулась так к леди Тамаринд… Но я знаю, что попасть к ней во дворец — твоя заветная мечта.

Серый шпиль дворца леди Тамаринд возвышался над крышами, словно воздетый к небу палец, призывающий к тишине. Мошка увидела в дверях парикмахерской девушку, вот так же приставляющую палец к губам, — она успокаивала мальчика, который громко говорил, показывая на Мошку.

— Что до меня, — продолжал Клент, — то я давно хочу вернуться в столицу. Хорошо, конечно, быть серьезной фигурой здесь, в Манделионе, когда ты всем так нужен. Но иногда так хочется стать мелкой рыбешкой в большой пестрой стае. А когда у тебя все устроится с ее светлостью, в чем я ничуть не сомневаюсь, ты должна убедить ее съездить с тобой в столицу и посмотреть хрустальный дворец. Каждое из миллиона его окон тоньше твоего мизинца, и стекла в них так обтесаны, что на полу в зале образуются удивительной красоты переливчатые узоры. Там гуляют леди в платьях с таким длинным шлейфом, что на нем можно выткать историю целого королевства. А если твоя хозяйка мне позволит, я свожу тебя в клуб «Голова в небесах», где можно сидеть под зеленым балдахином с бахромой и потягивать вино, цветом как ежевичный сироп, из бокалов узких, точно пика. А из окон открывается вид на реку Малюту, по которой скользят такие красавицы баржи, каких не увидишь больше нигде…

«А как насчет вида на виселицы? — думала Мошка. — С грачами, ковыряющими перекладины в ожидании новых трупов? Или на старый полицейский участок, круглый, как бочка, пожеванный временем, точно горелый пирог, с высокой тюремной стеной позади?»

Перед участком краснолицый констебль с трубкой в зубах угощал табачком офицера в форме Речников. При виде Клента с Мошкой взгляд его помрачнел, и он поспешил распрощаться с приятелем.

— Нашлась, значит? — спросил он Клента.

— Иначе и быть не могло, — ответил Клент бодрым голосом. — Ей не терпится рассказать вам историю, которая прольет свет на это темное дело. К вашему полнейшему облегчению. Мы можем войти?

— Отчего же нет? — сказал констебль, слегка удивленный жизнерадостным настроем Клента.

За крепкой дубовой дверью находилось тусклое помещение, где на каменном полу спала лохматая борзая. В комнате пахло холодными завтраками и зеленой тоской. Мошка никогда не думала, что у тоски запах омлета. Констебль почесал борзую носком сапога и, прислонившись к стене, закурил трубку.

— Ну, я слушаю, — сказал он, взглянув на Мошку.

Но та словно онемела. Впрочем, это не смутило Клента, который принялся излагать сочиненную им же историю о подвигах Мошки с присущим ему красноречием.

— Вы можете не знать, но на прошлой неделе это дитя помогло задержать опасного радикала по имени Хопвуд Пертеллис. Именно она доложила о нем Книжникам после того, как стала свидетельницей одного из его, с позволения сказать, уроков, на которых он сеял семена зла в неокрепшие детские души. Это она сообщила Книжникам, где найти его тлетворные радикальные книги. Поскольку, должен признать, этот Пертеллис…

— Я знаю о Пертеллисе, — сказал констебль.

На лице его больше не было скуки. Напротив, он стал похож на гончую, напавшую на след.

— Что ж, хорошо, — продолжал Клент. — Преодолев сомнения и страхи, присущие ее полу, эта отважная молодая женщина последовала за раскольником по темным и извилистым портовым переулкам. И увидела, как в порту он разговаривает с нашим капитаном, дает ему деньги и уходит с ним. Очевидно, этот Куропат вел какие-то дела с Пертеллисом… И вероятно, узнал тайны радикалов и стал для них угрозой. Скорее всего, подробности заговора…

— А раньше она вам ни о чем таком не говорила? — спросил констебль с нажимом.

— О, говорила, да. Но наше внимание было приковано к центральной фигуре драмы, к Пертеллису. Я благополучно позабыл тот эпизод, пока она мне не напомнила. Я вам больше скажу — она даже сама ходила на баржу следующим утром, так ей не терпелось докопаться до истины. Но Куропата там уже не было.

— Это все правда? — спросил констебль Мошку, воззрившись на нее.

Было очевидно, что он ждет именно ее слов. Мошка почувствовала, как по спине от поясницы до затылка поднимается жар, и сглотнула ком, вставший в горле. Она не смогла ничего сказать, только кивнула, закрыв глаза. Этого хватило.