Вот почему этот мерзавец не хотел, чтобы рядом болтался полицейский. Он ждал доставки наркотиков. Возможно, только для себя; мне показалось, что сам он не мог быть дилером. Я запомнила номер уехавшего автомобиля – обязательно сообщу его ребятам из отдела по борьбе с наркотиками. Если уж я так не нравлюсь официанту, то дам ему для этого хороший повод.

У меня сложилось впечатление, что раздражительность Марсии Маккензи – ее обычное состояние, не имеющее отношения к горю, в то время как вежливость и доброжелательность совершенно естественны для миссис Уайлдер.

– Я не понимаю, почему должна еще раз проходить через все это, – заявила миссис Маккензи, когда мы наконец уселись друг напротив друга.

Я сразу же почувствовала себя незваной гостьей; дом был так искусно отделан, что я несколько мгновений колебалась, прежде чем переступить порог. Я представила себе пластиковые покрывала на мебели в те дни, когда Маккензи не ждут гостей, и с опаской прошла по восточному ковру в гостиной; он наверняка стоил больше моей зарплаты за пару месяцев.

Как это ни печально, но богатство не защитило Маккензи. Исчезновение Джереда обрушилось на них, точно тонна кирпичей, и они до сих пор не сумели выбраться из-под этого груза. Люди, которые не ожидают, что могут стать жертвой преступников, чувствуют гнев, разочарование и растерянность – они не понимают, как окружающий мир мог мгновенно стать таким страшным и непостижимым. Марсия Маккензи привыкла к всеобщему уважению, но ей пришлось отчаянно бороться с равнодушной системой, автоматически оказавшейся на стороне неизвестного преступника. Все, с чем она столкнулась в своей борьбе, вошло в противоречие с ее представлениями о жизни. Конечно, система должна была отнестись к ней лучше, но и ей не следовало так разговаривать со мной. Не менее дюжины раз во время нашего разговора мне хотелось встать и уйти. Создавалось впечатление, что именно Терри Доннолли и я виновны в том, что с ней случилось.

Она не могла остановиться.

– Прискорбная безучастность, поразительное равнодушие к проблемам нашей семьи…

«Да, я понимаю, как вы были разочарованы, когда узнали, что дела, за которые отвечал детектив Доннолли, теперь ведет другой человек. Но теперь все исправится».

Мне следовало соблюдать осторожность; если я буду во всем с ней соглашаться, у Марсии Маккензи возникнут необоснованные надежды, что приведет к новому всплеску возмущения. Мне пришлось потратить целый час, чтобы смягчить ее гнев и попасть в комнату Джереда, а потом – благословение Богу! – зазвонил телефон. И она оставила меня одну, поскольку ей пришлось вернуться в гостиную.

Она отсутствовала довольно долго, и я устала стоять. В результате я села на кровать без разрешения. В отличие от комнаты Ларри Уайлдера здесь навели идеальный порядок. Марсия Маккензи воспользовалась тем, что теперь ее сын не сможет высказать свое мнение на этот счет. Вероятно, именно в его личном пространстве и разворачивались сражения между ними, перед тем как мальчик исчез. В комнате Джереда я вела себя увереннее; без колебаний касалась вещей, брала в руки, внимательно рассматривала. Комната Ларри Уайлдера производила впечатление места, где мальчика уважали, а тут все делалось по жесткому приказу Марсии Маккензи.

Я начала просматривать ящики, ожидая, что все в них окажется тщательно разложенным. Однако здесь меня ждал приятный сюрприз – до ящиков его мать не добралась, в них все валялось вперемешку. Высохшие фломастеры, маленькие камушки, согнутые канцелярские скрепки, обрывки шнурков, карточки, иностранные монетки, старые билеты в кино…

И футляр для карандашей из магазина подарков в «Ла Бреа».

Лошадь, которую мне выделили, чтобы отправиться в Сент-Этьен, оказалась очень спокойной, но чем дальше мы отъезжали от нашего аббатства, тем больше я боялась завтрашнего дня, когда все тело будет отчаянно болеть и я с трудом смогу ходить. Когда-то я любила ездить верхом, и мы с Этьеном и нашими сыновьями нередко выезжали на прогулки по окрестностям. Мы брали четыре лошади в Шантосе, у конюха, который не должен был этого делать, но никогда нам не отказывал, особенно когда двор милорда перебрался в Машекуль и никто ничего не узнал бы.

Мишель и юный Жиль часто отправлялись вдвоем на прогулки верхом на слишком больших для них лошадях, гонялись за мелкими животными или развлекались с соколом, которого милорд приучал к своей руке. Иногда они пропадали надолго, вызывая беспокойство не только у меня, но и у Жана де Краона, который столько вложил в своего внука, что какой-нибудь один волосок не на месте вызывал у него страшную ярость и гнев на тех, кто о нем заботился. Однако нам не всегда удавалось отправить с ними охрану, потому что они постоянно ускользали прямо у нас из-под носа.

Могу представить себе, в какую ярость впал бы Жан де Краон, если бы ему рассказали то, что я услышала вчера.

Теперь же, когда мы приближались к Сент-Этьену, я даже представить себе не могла, что когда-то любила эту мучительную тряску. Мои физические страдания усугублялись дурными предчувствиями. Мы не должны были встретиться с милордом, по крайней мере никто такую встречу не планировал; в путь мы пустились маленьким отрядом, без оружия, его преосвященство хотел только взглянуть на ситуацию с безопасного расстояния. Мы не собирались сообщать о своем появлении, если не возникнет такая необходимость, в наши планы входило лишь потихоньку расспросить местных жителей, чтобы выяснить, как был захвачен замок. И посмотреть, что будет дальше. Накануне вечером, когда мы закончили приготовления к путешествию, Жан де Малеструа приказал принести нам скромный ужин, который мы съели в его комнате. Вечер получился довольно приятным, впрочем, епископ его слегка испортил, когда принялся снова убеждать меня в том, что нам нечего делать в Сент-Этьене.

Я сидела на лошади в ослепительном свете дня, и все мои чувства были обострены, состояние, редкое для меня, поскольку служительнице Господа в этом нет необходимости, если только она не Жанна д'Арк. Я смотрела на крепость Сент-Этьен, скрываясь за стеной деревьев, охваченная чувствами, которые, наверное, посещают воина перед тем, как он собирается застать врага врасплох. Впрочем, мы не собирались ни на кого нападать. Я была взволнована, немного напугана и все замечала: вооруженных пеших солдат, окруживших по периметру замок рядом с древним собором, всадников в доспехах, чьи лошади беспокойно переступали с ноги на ногу под их тяжестью. Я узнала маркиза де Сева – и как только такого отъявленного негодяя носит земля?

– Милорда нигде не видно. Наверное, он еще в замке, – сказала я.

Его преосвященство с самым серьезным видом кивнул, но не смог скрыть улыбки. Видимо, мое боевое состояние не укрылось от его глаз и показалось ему забавным. Меня же оно немного развлекало, потому что мне надоело смотреть на солдат, которые толпились у входа в собор, явно не понимая, что им делать.

Солнце заняло свое место на небе. Я вызвала у членов нашего отряда изумление, когда сняла покров и тряхнула волосами, впрочем, я тут же снова его надела, заметив, что все головы начали поворачиваться в мою сторону. Жан де Малеструа тихонько фыркнул и приподнял одну бровь. Затем он наклонился ко мне и прошептал: