Управляющий министерством адмирал Авелан немедленно поспешил с докладом к Николаю II. На доклад царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай II направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания, как на “Потемкине”, так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца “Князь Потемкин-Таврический” взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!»

Отъезд в Севастополь вице-адмирала Чухнина был задержан до получения указаний от управляющего Морским министерством, аудиенции у императора и у генерал-адмирала.

Тем временем, отослав срочную телеграмму о мятеже на «Потемкине», старший флагман Черноморской флотской дивизии вице-адмирал Кригер, не дожидаясь указаний свыше, уже приказал младшему флагману контр-адмиралу Ф.Ф. Вишневецкому с отрядом из трех броненосцев, минного крейсера и 4 миноносцев экстренно готовиться к походу для усмирения мятежного броненосца Вечером 15 июля в штабе флота в Севастополе получили срочную телеграмму от управляющего Морским министерством адмирала Ф.К. Авелана: «Адмиралу Кригеру. Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде “Потемкина” покориться, если получите отказ, то немедленно потопите броненосец минами с миноносцев… Спасшуюся команду “Потемкина”, если будет сопротивляться — расстреливать… Авелан».

Историки утверждают, что вице-адмирал Кригер в успехе усмирения «Потемкина» силами отряда Вишневецкого сомневался, поэтому вслед за отрядом контр-адмирала Вишневецкого приказал спешно готовить к выходу в море остальные корабли эскадры. Но для этого ему надо было некоторое время. А из Петербурга торопили и торопили, там казалось, что Кригер и его младший флагман действуют недостаточно энергично.

«Я удивлен несвоевременностью исполнения приказаний, как Вишневецким, так и Кригером, — с негодованием отзывался об их действиях все тот же адмирал Авелан, — так как первый употребил на переход более суток, а второй вместо утра вышел вечером».

Разумеется, что в свете происходящих событий дорог был каждый час, однако следует иметь в виду, что броненосцы — это не велосипеды. Им надо время для пополнения запасов угля, для поднятия пара в котлах. Но в столице не желали ни о чем слышать. Не пришедшие еще в себя после Цусимы столичные адмиралы просто психологически не могли адекватно реагировать на чрезвычайное происшествие на Черноморском флоте. К тому же сам управляющий министерством досиживал в своем кресле уже последние дни. На столе императора уже лежал проект указа об увольнении Авелана за цусимское поражение в отставку, и Авелан о своей участи прекрасно знал.

Утром 16 июня командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин, находившийся в Петербурге, был вызван к царю для личной беседы. Содержание ее неизвестно. Вероятно, царь настаивал на скорейшем подавлении мятежа. Затем Чухнин сразу же выехал на Черноморский флот. В тот же день Севастополь, Николаев и Эриванская губерния были объявлены на военном положении.

Телеграмма севастопольского градоначальника товарищу министра внутренних дел: «16 июня 4 ч. 30 м. дня. В введении военного положения необходимости нет. Наружное настроение команд флота, оставшихся в Севастополе до тысячи человек, по моим наблюдениям, опасений не внушает. Внутреннее же неизвестно. Остальные в плавании с адмиралом Кригером. По отношении первых приняты меры. Откликов событий в Одессе не замечается. Организованный наружный надзор градоначальства ослаблен беспричинным выбытием в Херсон прибывших казаков, возвращение коих необходимо. Нежелательное прибытие команды “Потемкина” в Севастополь вызовет неизбежное общение с гражданами и сочувствие находящихся в городе морских команд. Этот случай может вызвать необходимость временного введения положения усиленной охраны».

Тем временем сам вице-адмирал Кригер продолжает готовить карательную акцию. В Севастополе решено было оставить лишь наиболее старые броненосцы — «Чесма» и «Екатерина II». Остальные должны были выйти в море на перехват мятежного броненосца. Одновременно весь учебный отряд под началом контр-адмирала Писаревского переходит из Камышевой бухты на севастопольский рейд, чтобы прикрыть вход в бухту от возможного прорыва «Потемкина».

Одновременно Кригер требует от начальника учебного отряда срочно отослать в распоряжение младшего флагмана эскадры контр-адмирала Вишневецкого четыре «самых исправных миноносца». С кораблей списывают на берег и часть неблагонадежных матросов. Например, с «Георгия Победоносца» списали 22 человека. По воспоминаниям матроса Волгина, на броненосце «Двенадцать Апостолов» «сознательных матросов» осталось 5—7% от всей команды.

Во втором часу ночи 16 июня, закончив спешную приемку боеприпасов, воды и топлива, в море выходит передовой отряд контр-адмирала Вишневецкого. В кильватерной колонне курсом норд-вест 49º идут эскадренные броненосцы: «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минный крейсер «Казарский» и миноносцы № 255, 258, 272, 273. По расчетам Кригера, следуя 12-узловой скоростью, отряд должен подойти к Одессе около 15 часов 30 минут 16 июня.

Когда севастопольские равелины остаются далеко за кормой, команды кораблей строятся на шканцах и им объявляется о цели похода, зачитывается приказ вице-адмирала Кригера. «Я со своей стороны, — объявил он в приказе, — совершенно не имею в виду нападать на “Потемкин” вооруженною силою и тем увеличивать срам, и приму все меры благоразумия к миролюбивому прекращению беспорядков, что уменьшит вину команды “Потемкина” и ослабит ей наказание». Все выглядели подавленными — и матросы, и офицеры.

Однако Вишневецкий решил сразу не идти к Одессе. По-видимому, он не хотел оказаться у одесского побережья вечером, когда в наступающей темноте можно было упустить «Потемкин». Подход к Одессе был им вполне логично отложен до следующего утра. Поэтому Вишневецкий дошел до Тендры, где на ночь встал на якорь, приказав выдвинуть на двадцать миль три линии дозоров из миноносцев, а два миноносца отправить на разведку к Одессе. При этом корабли находились в полной готовности к бою с погашенными огнями и давлением во всех котлах. На кораблях Вишневецкого усиленно готовились к возможному завтрашнему бою.

* * *

Не тратили времени даром и в противоположном лагере. До сих пор историками не изучен вопрос об избранной мятежниками тактике встречи правительственной эскадры. Фельдман в своих мемуарах пишет, что он предлагал остановить ее на горизонте, передав приказ стать на якорь, затем послать миноноску для ареста офицеров, а встретив отказ, открыть огонь по кораблям. При этом ему возражали другие члены комиссии во главе с Березовским Они были уверены, что эскадра первой не будет стрелять в «Потемкин», а если только «Потемкин» откроет огонь, то тогда и эскадра его тоже откроет. Каким был итог совещания, неизвестно, вполне возможно, что никаким. В своих воспоминаниях Березовский почему-то обошел этот немаловажный вопрос молчанием. Поручик Коваленко и матрос Перелыгин в своих воспоминаниях пишут, что выступали против открытия огня. Фельдман лее утверждает, что прошло его предложение, хотя впоследствии он якобы и понял его ошибочность. Кроме всего прочего, Фельдман и Березовский якобы придумали особую «военную хитрость»… вызвать на борт адмирала. «Комиссия рассчитывала, — вспоминал Фельдман, — что это требование вызовет негодование адмирала и заставит его отдать приказ стрелять по “Потемкину”, что неизбежно должно было вызвать восстание на кораблях эскадры». Удивительно, но Фельдман, сам того не понимая, хвастается придуманной им провокацией!