— Как раз в то время, когда в небе вспыхнула сверхновая звезда, — сказал Ларин. — Намекаешь, что волхвы могли быть русскими?

— А почему бы нет? — пожала плечами Марго. — Как там их звали?

— Мельхиор, Бальтазар и Гаспар, — ответил дьякон. — Как вы, должно быть, заметили, в этих именах нет ничего русского.

Ларин вдруг хлопнул ладонью по столу и громко объявил:

— Ребята, у меня есть идея! Только не расстреливайте меня сразу. В университете я занимался древнерусской историей. И вот я тут подумал: а что, если Мельхиор на самом деле не Мельхиор, а Малка?

— А Малка — это кто? — поинтересовалась Марго.

Ларин ткнул пальцем в репродукцию Джотто:

— А вот он. Вернее — она. Женщина-волхв с короной на голове. Княгиня Малка, мать князя Владимира.

Марго тихо ахнула.

— Это что же… Тогда получается, что волхв Бальтазар — это князь Владимир? Влад-царь? Так вот почему они в коронах. А Гаспар? Кем, по-твоему, был третий волхв Гаспар?

— Владимир и Малка могли двигаться в Византию через земли хазар, — сказал Ларин. — Там к ним вполне мог присоединиться какой-нибудь хазарский вельможа. Царь хазар, или хазар-царь. Коротко — хаз-царь. Гаспар! Вот вам и третий волхв. Правда, тут есть одно «но», — неохотно прибавил Ларин. — В 1054 году князь Владимир уже почти сорок лет как был мертв. Не говоря уж о его матери. Как быть с этим?

Марго повернулась к отцу Андрею:

— Помните, что писал про историю профессор Тихомиров? Что мировая история верна максимум на шестьдесят процентов. Остальные сорок — плод фантазии историков. В хронологию вполне могла вкрасться ошибка.

— Хронологический сдвиг, — кивнул, дымя папиросой, Ларин. — Я где-то читал про такую фигню.

Марго была взволнована.

— Итак, к каким выводам мы пришли? — нетерпеливо заговорила она. — В 1054 году в небе вспыхнула сверхновая звезда. И в то же время из Руси в Византию к патриарху Керулларию, обиженному католиками, отправилась русская делегация. Так сказать, чтобы поддержать его морально. Керулларий, конечно, был рад поддержке. С католиками он только что разодрался, а тут подоспели наши. Просто бальзам на его израненную душу. Растрогавшись, он вручил русской княгине, ее сыну и хазарскому царю какую-то драгоценную реликвию. И те увезли ее с собой. — Марго победно посмотрела на отца Андрея. — Ну? Что вы на это скажете, батюшка?

— Ничего определенного, — сдержанно ответил тот. — Надеюсь, что беседа с аспирантом Солнцевым что-нибудь нам прояснит.

— Вы правы. К тому же на него указал и сам профессор Тихомиров. Помните? «Звезда и крест — это Солнцев за решеткой». В подсказках Тихомирова нет ничего случайного, в этом мы уже убедились.

— Солнцев? — отозвался, задумчиво пыхтя папиросой, Ларин. — А кто такой Солнцев?

Марго повернулась к Ларину:

— А вот это, Ларик, не твое дело.

* * *

Вероника Барышева пила шампанское прямо из горлышка. Она была уже порядком пьяна, но останавливаться не собиралась. Барышев, сидевший за рулем красной «Ауди», покосился на жену и поморщился.

— Мне не понравилось, как ты себя вела, — сухо произнес он.

Вероника молчала.

— Ты заигрывала с дьяконом прямо у меня на глазах, — сказал Барышев. — Ты перешла все границы.

Вероника фыркнула.

— Кто бы говорил. Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься по вечерам в своем долбаном офисе?

— Ты перешла границы, — упрямо повторил Барышев. — Я должен тебя проучить.

— Проучить? — Вероника рассмеялась. — Интересно. И что ты мне сделаешь? Поставишь меня в угол? А может, лишишь сладкого? О, милый, я этого не переживу. Ты же знаешь, как я обожаю сладкое!

Машина резко затормозила.

— Выйди из машины, — не глядя на жену, сказал Барышев.

— У тебя что, крыша поехала?

— Выйди, — ледяным голосом повторил Барышев.

Вероника усмехнулась:

— Думаешь, не выйду? Да легко! И плевать я на тебя хотела, понял?

Она распахнула дверцу и выбралась наружу, по-прежнему держа в руках початую бутылку шампанского.

Машина тронулась с места.

— Чтоб тебя «КамАЗ» сбил, свинья! — крикнула Вероника ей вслед. — Чтоб тебя поезд переехал! Без тебя обойдусь, сволочь!

Отхлебнув из бутылки, Вероника подняла руку и вяло посигналила проезжающей машине. Та остановилась в двух метрах от девушки. Вероника поежилась от холодного порыва ветра и направилась к машине.

— Куда вам? — спросил водитель.

— К маме!

Водитель удивленно на нее посмотрел.

— Я спрашиваю — какой адрес?

— А, ты про это. Дмитровское шоссе. Рядом с «Молодежкой».

— Садитесь.

— Сколько возьмешь?

— Нисколько.

— Как это?

— Мне по пути.

Вероника недоверчиво воззрилась на водителя.

— Бесплатно я не поеду, — твердо сказала она.

— Хорошо. Тогда двести рублей.

— Двести? А чего так много? Давай за сто пятьдесят, тут же почти по прямой.

— Хорошо. Садитесь.

Вероника открыла дверцу, но снова замешкалась. Что-то ей в этом водителе не нравилось. Водитель недовольно вздохнул и проговорил усталым голосом:

— Девушка, вы едете или нет? Если нет — закройте дверцу и отойдите от машины.

Вероника продолжала колебаться. Она попыталась разглядеть в полумраке салона лицо водителя, но ей это не удалось. Но время шло, и нужно было что-то решать.

— Ладно… — Вероника неуклюже забралась в машину. — Только не вздумайте ко мне приставать, ясно? У меня в сумочке газовый пистолет.

— Хорошо, что предупредили. Захлопните дверцу поплотней.

«Ну и пусть, — думала Вероника, хмуро поглядывая на вечернюю улицу. — Переночую у мамы. Надо бы ей позвонить, а то вдруг она куда-нибудь намылилась… А, ладно, она всегда дома. Нет, каков сволочь, а!.. Ничего, все равно приползет. Как миленький. Всегда приползал и сейчас приползет. Еще и денег с него на новую шубу под это дело вытрясу. Сразу прощать, конечно, не стану, пусть сперва поваляется в ногах. Гниденыш… А шубку хочется, очень хочется. В среду видела… Черт, где это мы со Светкой были?.. А, неважно. Все рано купит. А не купит — подам на развод».

Мысли о новой шубке подействовали на Веронику ободряюще. Она поднесла к губам бутылку, чтобы отхлебнуть, но тут машина резко затормозила, и горлышко бутылки больно стукнуло Веронику по зубам. Вероника застонала и прижала ко рту ладонь. На глазах у нее выступили слезы.

— Черт! Где тебе права выдавали, валенок? — глухо проговорила она, морщась от боли. Затем удивленно глянула на улицу. — Почему мы остановились?