– Дай мне твой нож, Сомойя, – прошептал Баккат. – Он острей моего.

– Если потеряешь, я в обмен заберу оба твоих уха, – ответил Джим, протягивая нож.

– Жди моего сигнала.

Баккат исчез в своей манере, необъяснимо внезапно, словно растаял в воздухе. Джим, стоя у головы Драмфайра, зажал рукой храп жеребца, чтобы помешать ему заржать, когда он учует запах других лошадей.

Тенью приближался Баккат к кострам, и его сердце дрогнуло, когда он увидел Ксиа. Его враг сидел за вторым костром, закутавшись в каросс. Баккат видел, что глаза Ксиа закрыты, он клевал носом, готовый вот-вот соскользнуть в сон.

– Сомойя был прав. – Баккат улыбнулся. – Он иногда спит.

Тем не менее он держался подальше от Ксиа, но презрительно пробрался совсем рядом с капралом Рихтером, караулившим лошадей. Первой лошадью на его пути была серая кобыла Кайзера. Подползая к ней, Баккат начал издавать гортанный, низкий, успокаивающий звук. Серая переступила с ноги на ногу и насторожила уши, но не издала ни звука. Баккату потребовалось несколько мгновений, чтобы перерезать три пряди удерживавшей лошадь веревки. Напевая свою колыбельную, он перешел к следующей лошади в ряду и аккуратно надрезал удерживавшую ее веревку.

Он уже был на половине ряда, когда услышал, как капрал Рихтер закашлялся и сплюнул. Баккат прижался к земле и лежал неподвижно. Он слышал шаги Рихтера вдоль линии и видел, как капрал прошел вдоль лошадей и потрогал веревку серой кобылы. В темноте он не заметил надреза на ней. На ходу он едва не наступил на Бакката. Добравшись до конца ряда, он расстегнул ширинку и начал шумно мочиться. А когда возвращался, Баккат заполз под брюхо лошади, и Рихтер даже не посмотрел в его сторону. Он вернулся к своему месту у костра и что-то сказал Ксиа. Тот ответил.

Баккат дал им несколько минут на то, чтобы снова удобно устроиться, и пополз вдоль ряда лошадей, надрезая их недоуздки.

Джим услышал сигнал – тихий крик ночной птицы. Такой убедительный, что он лишь понадеялся, что это Баккат, а не настоящая птица. «Теперь возврата нет!» Он взлетел на спину Драмфайра. Взвинченный жеребец не нуждался в понуканиях, и, почувствовав прикосновение ноги Джима, двинулся вперед. Туша львицы поволоклась за ним; ее брюхо было распорото, зловонные внутренности вываливались из брюшной полости и тащились следом, и Драмфайр не смог больше это выдерживать. Он поскакал прямо на спящий лагерь, а Джим на его спине орал, выл и размахивал над головой шляпой.

Баккат выскочил из темноты на дальней стороне и испустил невероятно громкий для такого маленького тела звук. Это была совершенная имитация львиного рева.

Капрал Рихтер, едва проснувшись, встал и выстрелил из мушкета в проносящегося мимо Джима. Пуля миновала Драмфайра, но попала в одну из привязанных лошадей, разбив ей переднюю ногу. Лошадь заржала, дернулась, порвала подрезанный недоуздок, упала на спину и забила поднятыми ногами. Остальные солдаты просыпались и тоже хватались за мушкеты. Паника оказалась заразительной, и они стреляли по воображаемым нападающим, выкрикивая призывы и приказы.

– Это ублюдок Кортни! – взревел Кайзер. – Это он! Стреляйте в него! Не дайте ему уйти!

На лошадей обрушились крики и вопли, залп мушкетного огня и, что страшнее всего, запах крови и внутренностей льва. Прошлой ночью на них несколько раз нападал львиный прайд, и воспоминание об этом еще не стерлось. Лошади не выдержали. Они натягивали веревки, лягались, вставали на дыбы и ржали от ужаса. Одна за другой веревки лопались, и лошади освобождались. Они повернули по ветру и плотным табуном унеслись в ночь. Сразу за ними скакал на Драмфайре Джим. Из темноты метнулся Баккат, ухватился за его стремя. Драмфайр понес и его, а Баккат продолжал реветь, как разъяренный лев. За ними в пыли бежали Кайзер и его солдаты, они гневно орали и стреляли, едва успевая перезаряжать.

– Остановите их! – кричал Кайзер. – У них наши лошади! Остановите их!

Он споткнулся о камень и упал, тяжело дыша, сердце у него колотилось так, словно вот-вот разорвется. Кайзер посмотрел вслед исчезающему табуну, и на него обрушилось понимание катастрофы. Он со своими людьми застрял в горном бездорожье, в десяти днях пути от цивилизации. Припасов у них мало, но даже то, что есть, они не смогут унести с собой.

– Свинья! – заорал он. – Я доберусь до тебя, Джим Кортни! Я не успокоюсь, пока не увижу тебя на виселице, пока черви не заполонят твой череп и не начнут выползать из твоих глазниц. Клянусь в этом всем святым, и пусть Господь будет мне свидетель!

Сбежавшие лошади держались вместе, Джим подгонял их. Он перерезал веревку, на которой тащил тушу львицы, и, избавившись от этого зловонного бремени, Драмфайр сразу успокоился. Через милю табун перешел с галопа на быстрый шаг, но Джим продолжал его гнать. Спустя час он понял, что солдатам в тяжелой обуви, несущим вооружение и припасы, их не догнать. И перевел лошадей на легкую рысь – так они могли двигаться часами.

До нападения на лагерь Кайзера Джим отправил Заму и Луизу на Трухарт и мулах вперед. Они вышли на несколько часов раньше, но спустя час после восхода Джим их догнал. Встреча была радостной.

– Мы слышали ночью выстрелы, – сказала Луиза Джиму, – и боялись худшего, но я молилась за тебя. И не переставала, пока минуту назад не услышала твой крик.

– Это нам и помогло, Ежик. Ты, должно быть, первая по молитвам.

Хотя Джим улыбался, он испытывал почти непреодолимое стремление снять ее со спины Трухарт, прижать к себе и приласкать – такой она казалась бледной, слабой и утомленной. Но вместо этого сам спрыгнул с седла.

– Разведи костер, Зама, – приказал он. – Теперь можно согреться и отдохнуть. Черт меня побери, если мы не съедим последний кусок мяса, не выпьем последний глоток кофе и не будем спать, пока сами не проснемся. – Он рассмеялся. – Кайзер идет обратно в колонию пешком и какое-то время не будет доставлять нам неприятностей.

На этот раз Джим не позволил Луизе отказаться от чашки кофе, и, попробовав горькую жидкость, она перестала сопротивляться и с благодарностью выпила остальное. Кофе почти сразу оживил ее. Она перестала дрожать, и легкая краска вернулась на ее щеки. Она даже слабо улыбалась грубым шуткам Джима. Каждый раз как котелок пустел, Джим заливал его кипятком. Каждая следующая порция кофе была все менее крепкой, но все равно восстанавливала силы, и Джим снова сделался весел и боек. Он описывал Луизе, как Кайзер повел себя при неожиданном нападении, изображая, как полковник бежал босиком, размахивал шпагой над головой, выкрикивал угрозы и все время спотыкался. Луиза смеялась до слез.

Джим и Зама осмотрели захваченных лошадей. Те были в хорошем состоянии, если учесть проделанный долгий и трудный путь. Лучшей в табуне была серая лошадь Кайзера. Кайзер назвал ее Зен, но Джим перевел: Холодок.

Теперь, с таким количеством запасных лошадей, они смогут быстро проехать к месту встречи на реке Гариеп. Но вначале Джим дал лошадям возможность отдохнуть и покормиться: он знал, что сейчас Кайзер им не помешает. Луиза воспользовалась передышкой. Свернувшись под кароссом, она сразу уснула. И лежала так неподвижно, что Джим встревожился. Он осторожно приподнял край шкуры, чтобы убедиться, что она дышит.