Из того, в чем я лично убедился и в чем готов свидетельствовать перед Вашим Превосходительством, могу с уверенностью утверждать следующее: условия жизни и труда на плантациях Сан-Томе, учитывая суровость климата, крайнюю тяжесть самой работы и на фоне той компенсации, в первую очередь, зарплаты, которую работники за нее получают, являются граничащими с крайним пределом человеческих возможностей. Никакой португальский работник, каким бы нищим и отчаянным ни было его положение, не согласился бы приехать сюда на такие условия труда и на такую зарплату. Необходимо признать, что в Африке или в других европейских колониях, скажем, в Латинской Америке, бывают ситуации и хуже. Правда также и то, что на некоторых вырубках Сан-Томе есть свои больницы, на некоторых из них и свои врачи, что работникам оказывается медицинская помощь, они имеют жилье и получают питание на рабочем месте. Глядя на всю эту картину, кто-то может воскликнуть: „так им еще и деньги платят!“ Если мы соглашаемся в том, что все это есть условия, необходимые для жизни человека, даже черного, тогда, Ваше Превосходительство, нам не о чем беспокоиться. Однако, я направлен сюда не для того лишь, чтобы с этим согласиться, но чтобы все это обеспечить.

В конечном счете, дело даже не в этом. Первое, что важно — не столько понять, считают ли хозяева плантаций достаточными и адекватными те условия, которые они предоставляют своим работникам, сколько услышать мнение самих работников. Правда ли, что они, приехав из Анголы на плантации Сан-Томе, несмотря ни на что, не считают свои условия труда и зарплату неприемлемыми, воспринимая это как лучшую из альтернатив, существующих на континенте — или же они находятся здесь потому, что просто-напросто не в состоянии уехать? Другими словами и говоря максимально жестко: они здесь находятся добровольно или по принуждению — и тогда их труд является рабским?

Как Ваше Превосходительство знает, и я лишь, с Вашего позволения, напомню, существуют законные рамки, исключающие любую возможность рабского труда: закон от 29 апреля 1875 года провозгласил отмену рабства во всех владениях Португальской короны; Постановление от 29 января 1903-го учредило здесь, на островах, Фонд по делам Репатриации, в который отчисляется половина заработной платы работников плантаций и из которого финансируется их возвращение на родину. Этот же законодательный акт предполагает заключение соответствующих трудовых договоров сроком на пять лет, что означает, что когда менее чем через два года их срок закончится, мы как раз и сможем убедиться в том, насколько он на самом деле работает. Помимо прочего, проблема заключается в самих работниках, которые, в своем значительном большинстве, находились здесь еще до появления закона, когда у них вообще не было никаких контрактов. И еще нужно понимать: хватит ли реально той половины зарплаты, которая у них регулярно вычитается, для того, чтобы, по окончании срока на Сан-Томе и Принсипи, оплатить возвращение на родину им и их семьям, которыми они здесь успели обзавестись?

Итак, принципиально важно знать, все ли работники охвачены системой трудовых договоров, как того требует закон; подписали ли они эти договоры по своей собственной воле и действительно осознавая, что они делают; знают ли они, когда заканчивается срок действия договоров, и что по их окончании, будь на то их воля, они смогут вернуться к себе на родину, имея для этого полагающиеся им по закону денежные средства. Потому что, если по окончании пяти лет работы на вырубках (а у многих, в реальности, это будет десять, двадцать и тридцать лет!) трудящиеся здесь выходцы из Анголы не знают, что они могут уехать, если у них, якобы, нет для этого денег, то единственное заключение, которое в этом случае напрашивается, следующее: мы имеем дело с пожизненным трудом на плантациях, против воли работника, то есть — с рабским трудом, даже если он и оплачивается».

Прямое послание Луиша-Бернарду министру завершалось заключением о том, что коль скоро все основывается на применении постановления, касающегося договорных условий труда на вырубках и поскольку это является сферой ответственности главного попечителя, то именно на него правительство и должно возложить ответственность за эффективное исполнение закона. Если же это сделано не будет, продолжал он, тогда губернатор один не сможет осуществить возложенную на него миссию.

«А моя миссия, насколько я помню то, что сказали мне на этот счет Его Величество, доверяя мне данное поручение, заключается в том, чтобы обеспечить такие условия труда, при которых никто в мире не мог бы сказать, что рабство, в какой бы то ни было форме, продолжает существовать на заморских территориях, находящихся под административным контролем Португалии».

Доклад вышел большим, и поэтому его следовало отправить не по телеграфу, а пароходом. Конечно, прежде чем он окажется в руках Айреша де-Орнельяша, пройдет значительно больше времени, но Луиш-Бернарду понимал, что это неудобство компенсируется тем, что новому министру сразу же станут понятными его правила игры. Луиш-Бернарду был здесь не по собственной прихоти, а из интересов служения стране, не для того, чтобы поменять свои взгляды на ведение колониального хозяйства, которое считал несостоятельным, ни ради того, чтобы смириться с существующей ситуацией и избежать возможных конфликтов. Его целью было как раз покончить с тем, что он полагал недопустимым. И, если бы у правительства было на этот счет другое мнение, очевидно, что на этот пост назначили бы не его, а того, кому это полагалось по праву занятия очередной вакантной должности. С другой стороны, если правительство не окажет ему должной поддержки, в первую очередь, в выдаче соответствующих инструкций главному попечителю, тогда он как губернатор не будет считать себя обязанным доводить свою миссию до конца. Луиш-Бернарду знал, что тональность его доклада для лица, стоящего выше него по иерархической лестнице, балансировала на грани дозволенного. Со стороны это выглядело почти так, будто он говорил: «Таковы мои условия. Если вы согласны, хорошо. Если нет, будьте добры сообщить мне об этом». Иначе, был ли вообще смысл оставаться здесь? Для чего тогда они нашли его, если не для того, чтобы изменить ситуацию? Любой полковник или свободный генерал, любой колониальный чиновник, мечтающий продвинуться в своей карьере, справился бы с этими обязанностями с гораздо большей пользой для всех или почти для всех…

В прибывшей из Лиссабона почте была вырезка одной статьи из О Século, которая была перепечаткой публикации в ливерпульском номере газеты Evening Standard, где некий полковник Дж. А. Уайли рассуждал о положении негров на лесных вырубках Сан-Томе и Принсипи. В лиссабонском министерстве Луиш-Бернарду уже слышал об этом полковнике, уволившемся в запас после службы в Индии, которому Форин-офис оплатил «исследовательскую поездку» на Сан-Томе, возлагая на это путешествие и на соответствующие инвестиции большие надежды. Но, как довольно часто, а то и всегда, бывает, когда путают информацию и проплаченную пропаганду, результаты поездки полковника материализовались в текст, который был жалким и бесполезным. Так, уважаемый Дж. А. Уайли был твердо убежден в том, что «черный обитатель Анголы является по своей природе абсолютным животным: у него нет ни домашнего очага, ни семьи. Он подобен макаке, которую перевели в зоопарк, с той только разницей, что подобные места содержания животных, как правило, располагаются в странах, чей климат смертелен для обезьяньего существования». Луиш-Бернарду читал это и не понимал, смеяться ему или же, наоборот, обеспокоиться таким поворотом политической стратегии. «Кем бы ни был тот, кто накачивал этого англичанина джин-тоником на верандах управляющих плантаций, — подумал он про себя, — в любом случае, он сослужил плохую службу Португалии». Его либеральный, но скептически настроенный ум не раз припоминал фразу, сказанную ему на прощание управляющим Порту Алегре, первой посещенной им плантации: мир был сотворен Богом, а не людьми. Именно он создал богатых и бедных, черных и белых, и некоторые вещи изменить человеку не под силу. И, действительно, что-то в жизни нельзя изменить никогда. Однако так же верно и то, как заявил его кумир Виктор Гюго на парламентском заседании, что «несчастливые будут всегда, но можно попробовать сделать так, чтобы не было несчастных».