смысла. Я все равно забрала ее, надеясь, что хоть что-то там поможет мне найти ответы, но это было до тех пор, пока Мэдисон… — ее глаза расширяются, и она бросает взгляд на меня, словно боится закончить эту фразу.

Мой взгляд слегка сужается. Я уже знаю о разговорах, которые она вела со своей сестрой. Доктор Астер рассказала мне об этом, но я никогда не говорил об этом непосредственно с Маккензи.

— До чего? — подсказываю я, вопросительно изогнув бровь.

Она фыркает, отводя взгляд.

— Что-то подсказывало мне, что я упускаю что-то. Ответы были прямо передо мной. Вот тогда- то я и собрала все воедино. Там была веревка, старая потрепанная квитанция и координаты. Вот почему я оказалась в Ферндейле в ту ночь. Вот куда привели меня координаты, и в ту ночь я нашла окровавленную футболку. Я ее выкопала. Она была у меня в руках. Я это знаю. — одинокая слеза скатывается по ее щеке, подбородок дрожит от волнения. — Но тогда там был и Винсент. Он последовал за мной, и я могла бы убежать от него, если бы у него не было пистолета. Он силой усадил меня в машину, и… Боже, я не помню, как это произошло. В одну секунду я была за рулем, а в следующую мы катились с обрыва.

Я стискиваю зубы, умирая от желания добраться до Винсента и убить его. Я ясно представляю, как все это происходит. Винсент оказался там не случайно. Он знал, что она нашла. После того, как Зак рассказал ему о взломе в его доме, я уверен, он решил, что избавление от Маккензи было единственным способом защитить парней от того, что они сделали той ночью. Между мной и Дэном ясно, что Зак, Трент и Винсент скрывают гораздо больше о той ночи, чем раньше.

Возможно, именно поэтому Винсент так сильно хотел избавиться от Маккензи? Потому что в глубине души он всегда знал, что это приведет к тому, что она будет копать и выяснять правду, подвергая их опасности.

Часть моего мозга кричит, чтобы я посмотрел на нее поближе. Могу ли я действительно принять ее слова за чистую монету после того, что она только что признала? Что она разговаривает со своей покойной сестрой.

— Когда ты говоришь, что «что-то» подсказывало тебе, что ты имеешь в виду?

Боль и что-то похожее на стыд проникают в ее взгляд.

— Она сказала тебе, не так ли?

Ее голос напряжен, будто она едва сдерживает эмоции. Я потираю большим пальцем нижнюю губу, держа свои мысли при себе.

Я никогда не верил в паранормальную сторону вещей. Существует ли другая сторона? Не знаю, и мне все равно. Теперь я здесь, и это все, что имеет значение. Уверен, что, если есть рай и ад, я буду проклят на вечность в аду. У меня нет никаких сомнений.

Дело в том, что Маккензи считает, что ее покойная сестра разговаривала с ней, и я не знаю, что чувствую по этому поводу. Несмотря ни на что, я знаю, что испытываю к ней. Я ее ненавижу. Ненавижу то, что забочусь о ней, потому что, несмотря на всю эту ненависть, есть жгучее желание, жгучее ощущение в моем животе, которое говорит мне, что то, что я чувствую к ней, не похоже ни на что другое, что я когда-либо испытывал к кому-либо в своей жизни. В равной степени я хочу отпустить это чувство, но и держаться за него, как за спасательный круг.

Мы ужасно плохо подходим друг другу.

Совершенно неправильно.

Каждый момент наших отношений был основан на лжи, и все же я здесь слушаю ее, говорю правду, вместо того чтобы прогнать. Слушаю ее так, словно у меня еще осталось хоть какое-то доверие.

Она для меня как кислород. Я не люблю кислород, но я нуждаюсь в нем. Так же, как нуждаюсь в девушке, сидящей напротив.

— Что именно Винсент сказал тебе в машине? — спрашиваю я, решив просмотреть все подробности о ее сестре.

Может быть, когда-нибудь мы найдем баланс, где я смогу затронуть эту тему, но это, безусловно, не сегодня.

Боль мелькает на ее лице, когда она смотрит на меня. Не могу сказать, потому ли это, что она знает, что я избегаю темы ее мертвой сестры, или потому, что вопрос вызывает воспоминания, которые она предпочла бы подавить. У меня возникает желание притянуть ее к себе и отвести этот взгляд — убрать боль.

— Он сказал, что это была твоя идея. Все это. В ту ночь должна была быть я, как я всегда и знала. И что ты был единственным… — ее голос срывается, и на ресницах появляются слезы. — Он сказал, что это ты убил ее, и что все, даже с первого момента нашей встречи, было подстроено. Ты знал, что это я, и использовал меня.

Я собираюсь убить его. Я убью его, как только узнаю, где он скрывается.

В ее глазах столько всего можно прочесть. Я вижу, как она изучает мой взгляд, ищет ответы, хочет найти свою правду. Я прочел это, так легко. Она хочет верить, что я это сделал, но в уголках ее карих глаз таится сомнение, хаотично смешивающееся с мириадами цветов.

— Я не убивал твою сестру, Маккензи.

Это единственное объяснение, которое я даю. Потому что, хотя я, возможно, и не лишил ее жизни, я сделал кое-что еще, что было так же плохо.

Ее слезы скатываются, и она качает головой, все еще не доверяя мне.

— Ты лжешь.

Я не уверен, что мы когда-нибудь вернем это доверие.

— А если и лгу? Если я действительно убил ее? Тогда что? — спрашиваю я ледяным голосом, наклоняясь вперед.

— Тогда я убью тебя, — говорит она так прагматично, что я знаю, что она говорит правду.

— Я никогда не поднимал руку на твою сестру. Я… черт, я совершил много ошибок тем летом. Возможно, верил, что Винсент не имеет никакого отношения к ее смерти.

Я вздрагиваю, когда говорю это, думая о том, как глупо я все скрывал ради них и держал их всех подальше от неприятностей, потому что это было именно то, что я сделал.

— Перестань мне лгать! — вдруг кричит она, хлопая ладонью по полированному дереву стола.

Звук достаточно громкий, чтобы заслужить мой неодобрительный взгляд. Я открываю ящик стола и вытаскиваю толстую стопку бумаг, накопившихся за последние полтора месяца. Несмотря на то, что в мире уже существует другая версия, я все еще цепляюсь за эту, потому что