Когда я обратился к Саре Сундквист и сказал, что допрошу ее первой, она без возражений проследовала за мной. Хотя она широко улыбнулась, как только мы остались одни, в остальном трудно было представить, чтобы кто-то меньше радовался, получив в наследство миллион. Она несколько раз повторила, что никогда не просила у Харальда Олесена денег и ничего не знает о его убийстве. Правда, Сара призналась, что до убийства заходила к Харальду Олесену и даже немного повздорила с ним. Она объяснила, в чем дело.

Один престарелый дальний родственник, живущий во Франции, рассказал ей, что на Рождество 1942 года он получил от ее родителей открытку. Больше никаких вестей от них не приходило. Из открытки ему показалось, что они живут по поддельным паспортам и выдают себя за норвежцев. Сама Сара очутилась в Швеции совсем маленькой; ее удочерили летом 1944 года. Что произошло между этими датами, оставалось неизвестным. Ей очень хотелось узнать о судьбе родителей. Отчасти поэтому она поехала учиться именно в Осло. Узнав, что в одном с ней доме живет бывший участник Сопротивления, она очень обрадовалась. Через несколько дней после переезда на Кребс-Гате набралась храбрости и поднялась к соседу, надеясь, что ему хотя бы что-нибудь известно.

Она позвонила ему в дверь и без особой надежды задала свой вопрос, рассчитывая услышать в ответ вежливое «мне ничего не известно». К ее удивлению, Харальд Олесен побледнел и надолго замолчал. Потом он невнятно пробормотал, что во время войны случалось много трагедий. Буркнув, что он не знает о судьбе ее родителей, захлопнул дверь перед самым ее носом и больше не открывал, хотя она звонила несколько раз. Конечно, она не могла все так оставить и много раз останавливала его в подъезде или звонила к нему в дверь в попытке узнать больше. Всякий раз Олесен наотрез отказывался говорить, но выглядел тем не менее таким виноватым, что ему невозможно было поверить. Ни о каком наследстве они речи не вели. Она понятия не имела, кто его убил, и сама оплакивала его смерть. Правда, призналась Сара Сундквист, она горевала отчасти потому, что вместе с ним умерла и ее надежда что-то выяснить о родителях.

В ответ на следующий вопрос, известно ли ей о родстве Кристиана Лунда с Харальдом Олесеном, она тут же ответила, что в начале их романа понятия ни о чем не имела. Однако позже поняла, что Кристиан Лунд считал себя сыном Харальда Олесена. Кроме того, Лунд намекнул, что давит на Олесена, требуя признать родство. Таким образом он стремился закрепить свои права на наследство. Узнав об этом, она решила, что Лунд ведет себя вполне логично. Насколько она поняла, в конце концов Харальд Олесен согласился оставить наследство сыну. Сегодня, до того, как огласили завещание, она не сомневалась, что главным наследником окажется именно Кристиан Лунд. Собственное имя стало для нее полной неожиданностью. Если ей в самом деле достанутся квартира и деньги – что до сих пор кажется ей невероятным, – конечно, для нее откроются совершенно новые возможности. Но в то же время она, естественно, тревожится, так как ее заподозрят в причастности к убийству. А самое главное – в завещании говорится о ее «покойных родителях». Значит, Харальд Олесен, скорее всего, знал, что случилось с ними. Он не сказал ей раньше, что они умерли, и в ней жила слабая надежда на то, что они еще живы.

На том мы и закончили допрос. Я разрешил ей идти домой, но попросил до моего особого разрешения не покидать Осло. Сара Сундквист обещала и добавила, что будет мне вечно признательна, если я помогу ей узнать о судьбе родителей. Если у меня снова возникнут к ней вопросы, я в любое время буду у нее желанным гостем. Произнеся эти слова, она робко положила руку мне на плечо. Сам не зная почему, я еще долго стоял у окна и смотрел ей вслед, когда она направилась в сторону дома.

Следующим я, разумеется, вызвал Кристиана Лунда. Когда я выглянул в зал, он вел оживленный спор с Рённингом-младшим; ко мне он подошел очень неохотно.

– Она не получит ни гроша! – воскликнул он, как только мы остались одни. – Сначала она соблазняет меня и склоняет бросить жену, потому что считает, что я вскоре унаследую миллион крон. Потом у меня за спиной убеждает отца, чтобы он оставил деньги ей. Она ни гроша не получит! У меня есть все права! Даже Рённинг со мной согласен. Главное – доказать, что я – сын покойного Харальда Олесена. Я ни перед чем не остановлюсь, пусть даже дело дойдет до суда!

Последнее было произнесено с большим чувством, но потом он вдруг успокоился. Кристиан Лунд, как я уже понял, был способен на быстрые перемены настроения.

– Прошу прощения за мою вспышку и за то, что раньше лгал вам, но мое положение в самом деле легким не назовешь. Я испытал громадное облегчение, когда мне удалось убедить упрямого старого козла дать то, что принадлежит мне по праву. И откуда мне было знать, что он еще раз передумает?

Кристиан Лунд подтвердил, что Сара Сундквист давила на Харальда Олесена, желая узнать, что случилось с ее родителями. О том, что он сын Олесена, она вроде бы не знала до марта, когда он сам ей все рассказал. Они оба тогда решили, что старик выглядит плохо и чем-то озабочен; возможно, он серьезно болен. В целом его смерть не стала бы для них неожиданностью, если бы он скончался от естественных причин. Когда я напрямую спросил, не он ли застрелил Харальда Олесена, Кристиан Лунд раздраженно развел руками и с нажимом ответил: «Нет». На мой вопрос, могла ли, по его мнению, совершить убийство Сара Сундквист, он осторожно ответил, что так не думает.

Несмотря на тяжесть положения, говорить больше было не о чем. Кристиана Лунда можно было пожалеть – покойный отец в самом деле перечеркнул все его надежды. И все же Лунд вызывал у меня все большую неприязнь из-за своего эгоизма. Впрочем, его показания совпадали с показаниями Сары Сундквист. Кстати, я подумал о том, что до сих пор мог полагаться лишь на слова Сары о том, что она не шантажировала Харальда Олесена. В конце концов я отпустил Кристиана Лунда, также запретив ему в ближайшее время покидать Осло. Он с горькой улыбкой заверил меня, что выйдет из дому только для того, чтобы найти лучшего адвоката, а других планов у него нет – все его время отнимают семья и работа.

Казалось естественным после Кристиана Лунда допросить его жену. Мне стало любопытно, в самом ли деле она такая добрая, хорошенькая, но не блещущая умом домохозяйка, какой кажется. В ходе разговора мое впечатление о ней в корне изменилось. Карен Лунд отвечала на мои вопросы сжато и по существу. Выглядела она мрачно. Если вначале я считал ее наивной простушкой, то после беседы стал считать пусть и простушкой, но довольно своенравной. Да, она знала о родстве мужа с Харальдом Олесеном и вероятности того, что наследство достанется ему. Он рассказал ей обо всем почти сразу, когда узнал сам. Да, о внебрачной связи мужа ей также известно. Подозрения зародились у нее какое-то время назад, когда она столкнулась с Сарой Сундквист в подъезде и заметила на лице фрекен Сундквист торжествующее выражение. Одновременно с этим дрогнула рука ее мужа. Подозрения подтвердились, когда она как-то позвонила мужу на работу, но ей сказали, что он только что уехал, однако домой он вернулся лишь через полтора часа.

Положение ее оказалось крайне трудным, особенно из-за маленького сына. Ей не хотелось следить за мужем, идти с ним на конфликт, напрямую обвиняя его в измене. Поэтому она решила делать вид, будто ни о чем не догадывается. Она старалась быть такой же доброй и послушной женой и матерью, как всегда, и таким образом бороться за мужа и пытаться его удержать. И теперь она вполне уверена, что ее тактика оказалась успешной. Если он и испытывал какие-то чувства к распутной шведке, они, несомненно, умерли в тот миг, когда огласили завещание. Лично Карен считала, что ее муж заслужил деньги, учитывая то, как позорно поступил с ним родной отец, и она поддержит его, если дело дойдет до суда. Но вопрос с завещанием казался ей не таким важным, как вопрос о том, останется ли Кристиан с ней и с их сыном. Из-за того, что Харальд Олесен при жизни пренебрегал ее мужем, она не испытала особого горя, когда тот умер, хотя, конечно, убийство ее глубоко потрясло. И все же она без всяких опасений ложится каждый вечер в постель рядом с мужем, твердо зная, что он никого не убил и вряд ли убьет.