Я не мог не спросить, не задумывалась ли она о судьбе их брака, учитывая его измену. В ответ Карен Лунд покачала головой. Да, раньше она ревновала и даже злилась на мужа, но поняла, что ему тоже тяжело, ведь черноглазая красотка его соблазнила. Он во всем ей признался сам и со слезами на глазах умолял простить его. И она, конечно, его простила. Потому что он ее любимый муж, отец ее ребенка, и без него она не мыслит своей жизни.

Скорее всего, Карен Лунд получила довольно консервативное воспитание, подумал я, и читает слишком много глянцевых журналов, но, раз ей известно о романе мужа, все в каком-то смысле упростилось. Ее будущее меня не касалось, а пока она объяснялась вполне откровенно. Поэтому я лишь слегка пожурил ее: жаль, что она не рассказала мне обо всем раньше. Впрочем, тут же добавил, что вполне понимаю ее положение, и поблагодарил за откровенность. Перед уходом Карен Лунд с облегчением пожала мне руку и послушно кивнула, когда я попросил ее оставаться в пределах досягаемости – возможно, мне понадобится еще ее допросить. Я со смешанными чувствами наблюдал за Лундами, которые вскоре прошли мимо окна, возвращаясь домой. Они держались за руки и, если не знать, что произошло, выглядели самой обыкновенной беззаботной молодой супружеской парой.

Племянницу и племянника Харальда Олесена я пригласил вместе. Оба расстроились из-за того, что придется возвращаться домой без единой кроны, хотя приехали сюда твердо уверенные в том, что именно они – главные наследники. Однако они быстро оправились после первого потрясения. Иоаким Олесен даже извинился за свою несдержанность. Он напомнил мне, что у них с сестрой нет финансовых проблем, и добавил, что они в конце концов не очень удивились, узнав, что было в завещании.

Я бросил на него вопросительный взгляд, но за Иоакима ответила сестра. Когда были маленькими, то очень любили своего дядюшку, так как он всегда дарил им хорошие подарки. Однако позже он стал более строгим и требовательным. Своих детей у него не было, и потому он регулярно высказывал свое мнение относительно их будущего. Когда они стали старше, он часто не одобрял их поведения и личной жизни. Позже для них обоих на первое место вышли их семьи, а сам Харальд Олесен не слишком стремился поддерживать отношения. После смерти жены он совсем замкнулся. Племянница и племянник чувствовали себя виноватыми потому, что не ухаживали за дядей в последние месяцы его жизни, но тут сыграли роль старые конфликты. Со временем Харальд Олесен стал для них практически чужим человеком, и они почти не испытывали к нему родственных чувств. Они, конечно, звонили ему по телефону; он говорил с ними сухо и отстраненно. Да, вполне возможно, что последние несколько месяцев жизни он был чем-то встревожен, но они понятия не имели, о чем может идти речь. Ни о каком его внебрачном сыне они не знали. Прозвище Оленья Нога оба услышали от меня впервые, хотя и не нашли в том ничего странного. Харальд Олесен неохотно рассказывал о своих военных подвигах даже их отцу, своему брату, когда тот был жив.

Все звучало вполне правдоподобно. Я отпустил Олесенов, пообещав держать их в курсе дела.

Оставшиеся допросы прошли гораздо быстрее. Даррел Уильямс наблюдал за происходящим из заднего ряда с сардонической улыбкой. Усмехнувшись, он заметил, что не припомнит столь драматического оглашения завещания, а происходящее назвал «самым любопытным зрелищем» за пределами США. Для него исход дела стал неожиданным. Учитывая реакцию присутствовавших, он инстинктивно встал на сторону красивой молодой дамы. Андреас Гюллестад придерживался того же мнения, когда я спросил его о реакции Олесенов и Кристиана Лунда. Но его сочувствие всецело принадлежало фру Хансен. Он считал, что она получила заслуженную награду после стольких лет тягот и нищеты. И Даррел Уильямс, и Андреас Гюллестад заявили, что понятия не имели о семейных отношениях Харальда Олесена, в том числе о том, что Кристиан Лунд – его сын.

Сама жена сторожа два часа спустя так и не оправилась до конца от потрясения. Она не могла привыкнуть к мысли о неожиданно свалившемся на нее богатстве. То и дело спрашивала, правда ли она получит деньги. Следом за Рённингом-младшим я терпеливо повторял: ее право на наследство сомнений не вызывает, кому бы ни досталось остальное. Если Кристиан Лунд выиграет дело, он получит львиную долю имущества, но ее сто тысяч крон все равно достанутся ей. Фру Хансен извинилась, потому что не заметила, как вели себя остальные в зале. Но, судя по всему, наверное, справедливо, что деньги завещаны Саре Сундквист, хотя она и не понимает почему.

Я откровенно признался, что и сам пока этого не понимаю. В завершение беседы я поздравил ее с наследством, которое тоже считал вполне заслуженной наградой.

Я тихо улыбнулся про себя, наблюдая, как жена сторожа проходит мимо окна в своем вытертом сером пальто. Неожиданно меня поразила ее походка. Раньше она ступала тяжело, а сейчас только что не летела… Я с радостью представлял, как она вернется сюда со своей красной сберегательной книжечкой, и вскоре на ее счете будет уже не сорок восемь, а сто тысяч сорок восемь крон! Хотя смерть и особенно убийство радостными событиями не назовешь, кое-что хорошее все-таки получилось: в результате осчастливлен один достойный человек.

Пришлось признать, что других поводов для радости у меня нет. Я узнал массу новых сведений, но ответов на свои вопросы по-прежнему не получил. Вернувшись на работу, я быстро набрал номер Патриции. Как только Патриция узнала, кто получил львиную долю наследства, она попросила меня немедленно приехать к ней.

4

– Итак, я по-прежнему не знаю, кто убийца, но догадываюсь, кто скрывается за буквой «Е».

Было без двадцати пяти шесть. Мне пришлось размышлять над делом дольше, чем Патриции, которая только что выслушала мой рассказ об оглашении завещания; я в очередной раз приуныл, поняв, что она тем не менее по-прежнему находится на шаг впереди меня.

– Тут нет ничего сложного. Я считаю, что буквой «Е» Олесен обозначал Сару Сундквист. Е. обозначает «еврейский ребенок» или «еврейка».

Я ответил, что и сам догадался об этом; кроме того, пришел к выводу, что такой буквой Олесен, скорее всего, закодировал последнее слово.

– Для нас сейчас гораздо интереснее другое. Судя по всему, именно она и была той грудной девочкой, которая вместе с родителями пряталась в квартире Хансенов до того дня, когда в феврале сорок четвертого за ними пришел Харальд Олесен. До тех пор все более или менее понятно. Но что случилось после того, как их увезли, и до того дня, как ее передали в шведское бюро по усыновлению? Эта историческая загадка становится одной из главных трудностей следствия.

Я не мог с этим не согласиться. Раньше я не задумывался о судьбе Сары Сундквист, но после того, как о ней упомянула Патриция, все встало на свои места. Патриция же продолжала:

– Итак, кто может нам помочь? По-моему, тебе стоит послать телеграмму твоим шведским коллегам и попросить прояснить обстоятельства, связанные с удочерением Сары Сундквист. Если она прибыла в Швецию во время войны как беженка из Норвегии, кто-то должен был так или иначе переправить ее через границу. А факт перехода границы должны были зафиксировать шведские власти.