Шестнадцать ящиков армейского образца Георгий Владимирович вывез на грузовике и погрузил в обычный железнодорожный контейнер вместе с домашними вещами. Контейнер благополучно прибыл в Москву по железной дороге, и ящики оказались в старом, покрытом потеками ржавчины металлическом гараже.

Сейчас Георгий Владимирович собирался продать все шестнадцать комплектов Охотнику за триста двадцать тысяч долларов, то есть по цене двадцать тысяч „зеленых“ за штуку. Почему именно по такой цене? Потому, что именно такую цену предложил Охотник. И Георгий Владимирович не торговался. Единственное условие, которое он поставил: ни при каких обстоятельствах оружие не должно достаться врагам России.

— Значит, так! — сказал Охотник. — Все надписи на ящиках закрась. На неделе придет грузовик и заберет груз. О времени прибытия я сообщу. Теперь о деньгах. Возьмешь наличными?

— На фига они мне! — махнул рукой Георгий Владимирович. — Сын вместе с семьей в Австралию едет. Так пусть бизнес там организует. Родина мне изменила, так что для меня теперь мои внуки — Родина!

— Хорошо! — ответил Охотник. — Мой человек в ближайшее время свяжется с ним. Можешь мне верить.

— Не смеши меня! — ответил Георгий Владимирович. — Тут себе не веришь, а не то что… Эх! Мне от этих ящиков хоть бы избавиться и уснуть спокойно! А то, веришь, — за последние два года ни одной ночи нормально не спал!

— Я же сказал, что заберу! — заверил Охотник. — Три-четыре дня, — и все! Один, кстати, я прямо сейчас возьму. Помоги погрузить!

Они вдвоем засунули один из ящиков в фургон, на котором приехал Охотник. Охотник включил двигатель и кивнул Георгию Владимировичу:

— Ну, бывай!

— Счастливо! — отозвался Георгий Владимирович.

Пока Охотник разворачивался на фургоне, Георгий Владимирович запер гараж, уселся на корточки и закурил. Выезжая из узкого прохода, Охотник увидел в зеркало заднего вида его поникшую фигуру в офицерской рубашке без погон и мрачно подумал: „Эх, обломки Империи!“

22 августа 1994 года, 11.20.

Так усердно разыскиваемый Самойловым и его американским коллегой представитель генерала Драгича и не думал прятаться. В этот момент он находился в снятой им на несколько дней частной квартире на Шипиловском проезде, пил кофе и любовался живописным видом, открывавшимся с двенадцатого этажа. Отсюда прекрасно был виден и почти весь ансамбль Царицынского дворца, и кусочек Царицынского пруда и, конечно, крыша особняка, в котором сейчас находился генерал Хладов.

Зазвонил телефон. Серб снял трубку. Глухой голос произнес:

— На одиннадцати часах медная голова. Ровно в три.

Серб положил трубку, взял мощный полевой бинокль и несколько минут смотрел в окно. Потом улыбнулся, поставил бинокль на стол и налил себе еще кофе.

22 августа 1994 года, 14.35.

Охотник вылез из фургона и направился к подъезду. Он был облачен в комбинезон с надписью „Мослифт“ и нес в одной руке небольшой чемоданчик, а в другой — длинный сверток. Поднявшись на крышу дома, Охотник заблокировал все выходы на крышу из подъездов, затем приступил к делу.

Он развернул сверток. Под полиэтиленом обнаружился зеленый пластиковый контейнер, один конец которого был затянут плотной пленкой. Охотник подсоединил чемоданчик шнуром к разъему контейнера. Затем укрепил на треноге металлическую трубку с окуляром. Глядя в окуляр, он выставил направление и зафиксировал опорные кронштейны треноги. Тянущийся от трубки кабель Охотник подстыковал к разъему на чемоданчике.

Закончив монтаж, Охотник откинул крышку чемодана. Там обнаружился маленький электронный дисплей с клавиатурой. Охотник набрал насколько команд. По дисплею побежали строчки, затем в командной строке высветилось сообщение: „Программа введена. Готовность 0. Время пуска 15 минут“.

Охотник закрыл крышку, отсоединил чемоданчик. Покидая крышу, он закрыл дверь на замок, обломав пассатижами торчащее из замочной скважины ушко ключа. Сев в фургон, он посмотрел на часы и довольно улыбнулся: весь процесс подготовки занял не более пятнадцати минут вместе с подъемом на крышу и возвращением назад.

22 августа 1994 года, 14.55.

Никифоров приехал на очередной доклад к Хладову. Впрочем, никаких новостей не было. Как не было и указаний от Хладова. Хладов молча сидел в тени деревьев за столиком и пил чай с тульским пряником. Никифоров кашлянул и спросил:

— Будут ли какие-нибудь указания, Вадим Николаевич?

— Работайте, Виктор Петрович, работайте, — рассеянно ответил Хладов. Он поставил стакан с чаем на столик и вдруг сказал:

— Какова, на ваш взгляд, отличительная особенность этого места, Виктор Петрович?

И сам ответил:

— До ближайшей точки, откуда можно выстрелить из винтовки по окнам верхнего этажа, — больше километра. Нижний этаж и двор вовсе не просматриваются. Ну что ж, поглядим, что предпримет Охотник. Сейчас наступила его очередь сделать ход.

Никифоров хотел что-то спросить, но не успел. Голова стоявшего напротив них бронзового Дзержинского исчезла в ослепительной вспышке. Грохот взрыва ударил по ушам. Никифоров упал в кусты, закрыв голову руками и нервно ожидая следующего взрыва. Пришел в себя он только от того, что кто-то перевернул его на спину. Это был расторопный сержант. Он тоже был испуган до зеленой бледности, а руки тряслись, как в приступе лихорадки.

— В-вы в порядке, т-товарищ п-полковник? — спросил, заикаясь от пережитого стресса, сержант. У Никифорова звенело в ушах после близкого взрыва и он не расслышал вопрос сержанта, но догадался о его смысле по движению губ и утвердительно кивнул. Поднявшись с земли, он осмотрел себя. Отряхивая землю с костюма, почувствовал боль в левом плече. Морщась, Никифоров снял пиджак и обнаружил вонзившийся в мышцу и торчащий наружу маленький осколок.

Держа под мышкой пиджак, Никифоров подошел к Хладову, возле которого уже хлопотала медсестра. У Хладова был рассечен лоб, но неглубоко: скорее всего, не осколком, а при падении со стула Хладов просто зацепился за сучок. Хладов увидел пятно крови на рукаве белой рубашки Никифорова и сказал медсестре:

— Ну, хватит мне царапину дезинфицировать! Клейте пластырь побыстрей и окажите помощь полковнику!

Медсестра вынула пинцетом осколок из плеча Никифорова, промыла рану перекисью водорода и заклеила пластырем. Когда оказание первой помощи закончилось, Хладов приказал уже пришедшему в себя сержанту:

— Чай — мне, и кофе — полковнику! И лимон не забудь!

— И пятьдесят коньяка! — добавил Никифоров. Ему требовалось снять внутреннюю дрожь. За все время службы с органах госбезопасности он впервые оказался под обстрелом.

Хладов внимательно посмотрел на него и добавил:

— И сто грамм коньяка — полковнику!

Появился начальник охраны. Хладов отрывисто бросил ему: