Лекари прописали ей усиленное питание, но царицу тошнило от еды, и Рамзес, заботясь о ней, сам старался давать ей ложечку за ложечкой яичного супа со сливками. Как только лихорадка прекратилась, детям разрешили ее посетить, потому что это, по мнению лекаря, способствовало ее быстрейшему выздоровлению. Тем временем Пиай по желанию царя изготовил три различные модели Малого храма, посвященного Хатор и Нефертари, которые Рамзес приказал принести к ложу больной.

Когда Нефертари проснулась и попросила у служанки пить, у ее постели стоял Рамзес. Он протянул ей кубок и сказал:

— Когда ты выпьешь, приподнимись и посмотри на мой подарок к твоему выздоровлению.

Больная с любопытством приподнялась:

— Смотри внимательнее, — улыбнулся Рамзес. — Тот, который тебе больше всего понравится, я для тебя и построю.

Нефертари смутилась:

— Храм для меня? Так не пойдет. Я имею в виду, еще ни одна египетская царица…

— Вот именно! — воскликнул Рамзес. — Иначе бы не было никакого сюрприза. Да, моя Прекраснейшая, я построю тебе храм, и мы освятим его в честь Хатор, твоей любимой богини-защитницы, которая, конечно же, внесла вклад в твое выздоровление. Этот храм будет необычным, его высекут в скале на берегу Нила.

Рамзес подвинул стол с тремя моделями ближе к кровати, и, пока Нефертари рассматривала их, внезапно вошла принцесса Мерит.

— Подойди сюда, Мерит, и посмотри на то, что хочет мне подарить твой отец.

Медленно и с подчеркнуто скучноватым видом четырнадцатилетняя девушка подошла. Мир этих старых людей занимал ее все меньше. Существовали гораздо более интересные вещи.

— Что означает эта игрушка? — спросила она без особого участия.

— На месте этой игрушки возникнет храм, который будет таким большим, что некоторые дерзкие принцессочки станут рядом с ним совсем незаметными, — насмешливо пояснил царь.

— Вот этот! — взволнованно воскликнула Нефертари и тотчас закашлялась. — Вот этот нравится мне больше всего. Мне нравятся фигуры с солнечным диском, рогами коровы и коронами из перьев. Это Хатор и одновременно я, хорошо охраняемая моим супругом, который сопровождает меня в двух обликах. А это, — Нефертари указала на маленькую фигурку, — эта фигурка рядом с моим коленом — это ты, Мерит, а здесь можно видеть Амани и Енама.

Она озабоченно посмотрела на супруга:

— А жрецы не посчитают богохульством то, что я буду изображена на фасаде храма?

Но Рамзес только рукой махнул:

— Я — верховный жрец Кеми. Я велю построить храм Пиайю, а если кто-то возмутится, я отправлю того в каменоломни.

— А где будет построен храм? — поинтересовалась Мерит.

— Далеко на юге, на границе с Кушем. Когда твоя мать выздоровеет, мы с ней вместе осмотрим это место. Тем временем Пиай привезет туда скульпторов, художников и специалистов по камню. Шесть больших фигур, каждая почти в двадцать локтей высотой, он создаст собственными руками. Лучшего скульптора нет, хотя, видят боги, я хотел бы, чтобы таких, как он, было больше.

Услышав имя Пиайя, Мерит покраснела и смущенно отвернулась к окну. Уже несколько дней ее преследовал один и тот же сон. Она посещает Пиайя в его мастерской, потому что он хочет сделать ее большую статую. Потом она слышит, как он говорит: «Ты должна быть обнаженной, принцесса, когда я буду ваять твое тело, совершенно обнаженной».

Ей стыдно, но она послушно раздевается. Пиай подходит к ней, смотрит на ее маленькие груди и говорит: «Их я должен сделать немного побольше».

Он берет ее за грудь, аккуратно, нежно, как будто это ценный плод, и Мерит пронизывает неописуемое сладкое чувство, которое она никогда не переживала наяву. Вот почему она смущалась, когда упоминали имя Пиайя. Несколько дней она боролась сама с собой, не рассказать ли ему об этом сне. Один раз она уже была на пути к его мастерской, но затем все же повернула назад.

Рамзес и в новом городе подарил своему скульптору большой дом. Его сад граничил с дворцовым кварталом, и, когда царь звал его, Пиай мог попасть во дворец через маленькую дверь в стене.

Царь звал его часто, очень часто. Совет Пиайя требовался при строительстве каждого важного храма. Порой он должен был быть главным смотрителем работ, и у него оставалось мало времени для себя самого. К тому же Рамзес часто приглашал скульптора на маленькие вечерние пирушки. Тогда царь без всяких церемоний сидел за столом со своими друзьями — главным советником Парахотепом и возничим Меной, и говорил обо всем, что его волновало, и слушал других, хотя иногда это давалось ему с трудом. При этом опустошался кувшин за кувшином лучшего вина, и строгий к себе Пиай давно причислял себя к выпивохам. При этом он забывал свою изнурительную жизнь. Он чувствовал, как на сердце у него теплеет, и становился веселее. Тем хуже было на следующий день, когда с горечью в желудке и гудящей головой он снова должен был выполнять свои многочисленные обязанности. С тоской он вспоминал свое путешествие, в котором обучался ремеслу зодчего. Тогда он еще был господином своего времени и смог бы легко отключиться от маршрута и провести пару веселых дней в Пер-Бастете. Недавно царь подарил ему красивую молодую рабыню, с которой он переспал несколько раз, чтобы не подумали, что он не ценит подарок, а затем снова отправился в поездку и по возвращении едва мог вспомнить имя красавицы. Полдюжины его детей уже населяли дом, только эти отпрыски его особо не волновали, и их воспитание он переложил на их матерей.

Весь двор, конечно, знал, в какой высокой милости находился Пиай у царя, поэтому на него самого смотрели как на владыку в царстве ремесла, и это приносило мастеру дополнительную работу. Тот, кто приносил ему планы, оставался крайне высокого мнения о нем, потому что Пиай просматривал все планы, совершенствовал и утверждал проекты, которые ему нравились.

В эти дни, однако, он был в таком состоянии, что охотнее всего сложил бы стопкой свитки папируса на эшафоте и сжег бы их. Он тосковал по Абидосу, хотел навестить там Ирамуна, который из-за болезней должен был прекратить работу. Пиай не знал даже, жив ли его приемный отец, потому что новостям с юга требовались недели, чтобы достичь Пер-Рамзеса. Вздыхая, он отправился в мастерскую, где его помощники все еще были заняты изготовлением украшений для большого храма Сета. Этих людей обучил Пиай, они работали в его духе, и ему самому большей частью нужно было только вносить некоторые исправления. Он подумал, не попросить ли ему у царя месяц отпуска. Он мог бы поехать в Абидос, посетить Ирамуна и, может быть, присмотреть себе жену.

— Ты так глубоко задумался, мастер Пиай? Благой Бог хочет тотчас говорить с тобой, а в мастерскую пойдешь позже. — Голос принцессы Мерит вывел его из задумчивости.

— Ты сама передаешь мне эту новость?

Принцесса пожала плечами:

— Мне так захотелось. Хочешь знать секрет? Моя мать выбрала один из твоих храмов, и царь хочет, чтобы ты тотчас начал предварительные работы.