А может, и не надо искать оправдание? Перед кем мне оправдываться? Перед собой, перед людьми? На людей мне, по большому счету, плевать, мало ли что они обо мне думают. Пошли они!.. Главное, чтобы не мешали. А я свободный человек, и если хочу что-то сделать – кто мне может запретить? Конечно, как якобы сказал Маркс: «Свобода – это осознанная необходимость», но тем и отличается свободный человек от раба, что он может делать то, что не может раб. А конкретно – послать нахрен все необходимости и делать то, что хочет! Просто по своей прихоти, не задумываясь, зачем это нужно!

Вообще-то даже странно ощущать себя хозяином. Нет, даже так: Хозяином. У меня свое предприятие, которое приносит деньги, очень серьезные деньги! И будет приносить еще! Больше, гораздо больше! Я уже и забыл, как это – жить от зарплаты до зарплаты. Другие проблемы настали – как уберечь заработанное. Как там сказано в Писании? «Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тли, и идеже татие подкапывают и крадут». Подкапывают, падлы, точно. И крадут, мрази!

Смешно. Именно тогда, когда мне деньги, по большому счету, и не нужны, они посыпались на меня как из рога изобилия. Дьявольщина какая-то. Ха! Может, это именно потому, что я теперь служу дьяволу? Тьфу! Какому, к черту, дьяволу?! Я что – злодей?!

Хм… если убиваю людей – разве не злодей? Но ведь я делаю это ради доброго дела! Только ради Добра! Но убиваю. Впрочем, а разве те же крестоносцы не убивали во имя Христа? Хотя вот тут большой вопрос. Нет, лучше об этом вообще не думать. Не думать, и все тут!

Из офиса отправился в свою квартиру. А где еще хранить деньги? Окна – в решетках, дверь стальная, мощная, с двумя сейфовыми замками. Настоящая банковская ячейка! Не так уж и много сейчас в ней денег, несколько сотен тысяч баксов, ну и в рублях некоторая сумма (приличная сумма, ей-ей! О такой даже мечтать не мог!), но для многих людей это – запредельные деньги. За них они сделают все что угодно.

Кстати, это не все деньги, что у меня есть. Столько же лежит у Сазонова. Не рискнул я класть на сберкнижку, и все-таки, наверное, зря. Какая теперь разница – есть у милиционера деньги или нет? Это в советское время, чтобы купить автомобиль, милиционер должен был писать рапорт на имя генерала, начальника УВД, мол, «хочу купить автомобиль, прошу разрешить. Деньги на приобретение…», и рассказываешь, где взял деньги. Теперь все по-другому. Теперь – возле УВД куча дорогих машин, и никому не интересно, где ты взял деньги на приобретение. Изменилось все, ох, как изменилось! И не в лучшую сторону, это точно. Другой стала Система.

Сазонов был дома. Впрочем, как и всегда. Не помню случая, чтобы я приехал, а его не было. Как он общается со своими контактами, как на них выходит – для меня загадка. Сотового телефона я у него не видел. Да и кто доверит эфиру важные тайны? Только не такой тип, как Сазонов.

Сегодня он был добр и даже благостен. Встретил меня своими обычными пирогами – как будто ждал, что я вот-вот появлюсь. Расспросил о том, что со мной происходило. Я рассказал, умолчав о ненужных подробностях, вроде моей разборки в хинкальной. Сазонову это ни к чему, а мне было как-то даже неудобно рассказывать о том, как встрял в мелкий «бытовой» конфликт. Да еще и ради кого? Уличной девки, не стоящей и доброго слова! Ради смазливой шлюшки!

Черт! Да что у меня мысли все время возвращаются к этой девке?! Спаситель нашелся, черт подери! Добрый самаритянин!

Уже когда мы пили чай со сладкими пирожками с яблоками, я неожиданно для себя решился:

– Василий Петрович… вы же разбираетесь в лечении… Хм… ну… в нестандартном лечении.

Сазонов слегка поднял брови.

– Скажите, наркомана можно вылечить? Можно сделать так, чтобы у него полностью пропала тяга к наркотикам?

Сазонов нахмурился, его губы сжались в тонкую полоску. Лицо – и так каменное, безмятежное, как у изваяния Будды, сделалось буквально гранитным. Он был явно недоволен. И зол.

– Рассказывай! – приказал он, вперившись в меня взглядом-шпагой. – С кем связался? Что за наркоман? Или… наркоманка?

Я рассказал ему. Прямой вопрос – прямой ответ. Такая у нас договоренность. А я всегда выполняю свои обязательства и тем горжусь. На меня можно положиться, на мое слово. И это знают все. И я не намерен скрывать что-то от Сазонова, если он спросил впрямую. Вот если бы не спросил…

После моего рассказа он задал еще несколько уточняющих вопросов и бесстрастно констатировал:

– Идиот. Ты – идиот! Чтобы связаться с уличной девкой, да еще и наркоманкой, патологически лживой, продажной, да еще и назвать ей свой позывной, – надо быть полнейшим идиотом! Не ожидал от тебя такой глупости.

– Так я спросил – ее можно вылечить? – я разозлился и на Сазонова, и на себя.

– Ее надо пристрелить, а не лечить! – отрезал Сазонов. – Ее могила исправит! Женщины устойчивее к алкоголю и наркотикам, но они практически не поддаются лечению! Понимаешь? Алкоголичек и наркоманок меньше, чем мужчин – алкоголиков и наркоманов – в разы! На порядки! Но они практически не вылечиваются. Что у тебя за комплекс самаритянина такой возник? Сам только едва-едва вылечился от алкоголизма, и вдруг понадобилось спасать шлюху?! Ох, дура-ак… Тебе нужно свернуть ей башку. Она подставит – и тебя, и меня!

– Нет! – внутри у меня все заледенело, будто выпил поллитровку жидкого азота. Казалось, дыхну, и у меня изо рта вылетит облачко пара. Морозко, да и только!

– Ты должен. Иначе поставишь под удар твое дело! Наше дело!

– Если я это сделаю, чем буду отличаться от тех, кого хочу убрать? Она мне ничего не сделала! Она вообще никому ничего не сделала! Она просто оказалась не нужна этому миру и живет так, как может!

– Пойми, если делаешь важное дело, нужно быть готовым к неприятным решениям. Например, ты на войне, в разведке и, если тебя кто-то обнаружит, поставишь под удар тысячи, а может, и десятки тысяч жизней. Представь, что лежишь в схроне, и на тебя наткнулся пастушонок со стадом. Он ничего никому не сделал, и в том числе тебе. Но ты знаешь, что если он уйдет и кому-то расскажет, то задание будет сорвано. Погибнут твои соратники. Погибнут тысячи людей! Представь весы – на одной чаше жизнь этого пастушонка, на другой – тысячи жизней хороших людей. Что ты выберешь?

– Сейчас не война! Я не буду ее убивать! Не буду, и все тут! И это не обсуждается! Я только спросил, можно ли ее вылечить, и все! Зачем вы мне всю эту чушь втираете?!

– Разве не война? – Сазонов пристально посмотрел мне в глаза. – А кто тебе сказал, что не война?

Мы замолчали. Я не смотрел на Сазонова, он не смотрел на меня. Сидели, обдуваемые весенним, уже почти летним ветерком, и не говорили ни слова. Я чувствовал, что Сазонов прав, знал, что я дурак во всю шею (как говорила моя бабушка), и это меня злило. Но что бы там ни было, убивать Нюсю я не буду. Пусть даже Сазонов считаем меня полным идиотом. Есть кое-что, некая черта, через которую я не переступлю. Баста!

Уже когда уходил (решил поехать к дочери убитой учительницы, поговорить), Сазонов мотнул головой и приказал: