– Не пытается, – спокойно говорит Пит, – все в порядке. Это даже полезно. Продолжай.

– Ладно, – вздыхает Гейб, – я провел небольшое исследование.

Я удивленно смотрю на него – мне он об этом не рассказал.

– Во-первых, даже если у вас в порядке все документы, суд может и передумать. Это значит, – он делает драматическую паузу, – существует вероятность, что Джози потребует от тебя финансового участия через суд, – Гейб тычет в меня пальцем, смотря по-прежнему на Пита, – а ты можешь потребовать признания родительских прав. И даже совместной опеки, – теперь он смотрит на меня.

– Я не буду этого делать, – я уже почти злюсь.

– Я тем более.

– Но это возможно. Это случается. Это риск.

– Нет, если воспользоваться услугами лицензированного врача, – возражает Пит, – в таких случаях соглашения почти всегда сохраняются.

Я снова удивляюсь, а он слегка улыбается мне:

– Я тоже проводил исследования.

– Правда? – я тронута.

– Да, – он кивает.

На несколько секунд я забываю, что Гейб и Лесли тоже здесь, но потом Гейб осторожно кашляет и переходит к финальной мысли.

– Понимаете, – говорит он, – я буду честным. Мне не кажется, что это хорошая идея. Вообще.

– А мне кажется, что хорошая, – неожиданно вклинивается Лесли.

Все смотрят на нее.

– Джози хочет ребенка, а Пит хочет ей помочь. И почему нет?

Это довольно милые слова, но всем телом, тоном и выражением лица она говорит совсем другое. Она ерзает на диване, пристраивает голову на плечо Гейбу, устало зевает, явно мечтая, чтобы эта часть вечера закончилась.

Пит не обращает на нее внимания и отвечает Гейбу:

– Конечно, еще подумать надо. Тут есть что обсудить. И нужно обратиться к специалистам. К врачу и, может быть, к юристу, – говорит он твердо и разумно, – мне кажется, что, скорее всего, я стану донором, а потом исчезну. Так будет лучше для всех заинтересованных лиц.

Я страшно разочарована, но тут он добавляет «но». Теперь я начинаю надеяться, хотя и не понимаю, на что именно.

– Но мы с Джози можем придумать свои собственные правила, – он смотрит мне в глаза с нежностью, от которой у меня перехватывает дыхание. – Да, Джози?

– Да, Пит, – улыбаюсь я и чувствую себя счастливой, как влюбленная девчонка.

На следующее утро, пока я еще лежу в кровати и листаю «Инстаграм», Гейб стучит ко мне в дверь, вернувшись от Лесли.

– Входи, – я откладываю телефон и сажусь.

Он открывает дверь. Он устал и растрепан, но при этом чрезвычайно оживлен.

– Это жуткая, кошмарная, ужасная, никуда не годная идея, – говорит он, глядя на мою любимую детскую книжку, которую я держу на тумбочке вместе с «Гарольдом и фиолетовым мелком» и «Пятью китайскими братьями».

– Это какая? – спокойно отвечаю я, делая вид, что не понимаю.

– Вся эта затея с Питом. Это трындец какой-то, – он подозрительно оглядывает комнату и спрашивает. – Он оставался на ночь?

– Нет, – обиженно отвечаю я, – конечно, нет.

– Да ладно, – он складывает руки на груди.

– Да нет. И вообще. Какая тебе разница.

– Это катастрофа.

– Он тебе не понравился?

– Он мне очень даже понравился, – Гейб присаживается на кровать, – но сразу видно, что это просто одна из твоих дикий идей.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что это правда.

Он начинает перечислять все, что может пойти не так. Кое-что уже звучало вчера вечером в другой формулировке. Пит может привязаться к ребенку и потребовать установления отцовства. Мой муж может не принять ребенка. Жена Пита меня возненавидит. Сводные братья и сестры моего ребенка будут жить поблизости. Я прерываю его в тот момент, когда он начинает фантазировать о горе моей гипотетической дочери, которой придется разрываться между двумя мужчинами – кто же поведет ее к алтарю на свадьбе?

– Она не сможет выбрать между своим биологическим отцом и тем, за кем ты замужем…

– Но я же не замужем. А ты уже выдаешь замуж мою дочь, – и добавляю, прежде чем он успевает ответить. – В отношениях всегда есть риски. Посмотри на себя и Лесли. Может, она вчера залетела. И что?

– Во-первых, не может. Мы не занимались сексом.

– Ага, конечно, – говорю я, думая о жутком звуке, с которым они целуются, – вы весь вечер обжимались.

– Ну, если тебе интересно, вчера мы впервые поссорились.

– Жаль, – я подавляю желание расспросить его об этом, – но, так или иначе, она может забеременеть, или вы поженитесь, и тут ты поймешь, что она просто дура, – последние слова я произношу со всем возможным жаром.

– Это другое, – говорит он, а я замечаю темные круги у него под глазами и намечающуюся морщину на лбу, – и ты сама это знаешь.

– Все ситуации уникальны.

– Да. И эта конкретная – слишком запутанная, сложная и потенциально опасная. Если бы я мог запретить тебе одну вещь за всю жизнь, то это бы и запретил.

Я смотрю на него, представляю себе короткий вздернутый носик Лесли и спрашиваю, могу ли я ему что-то тоже запретить.

– А знаешь, в чем самая большая проблема? – он игнорирует мой вопрос. – В целом море больших проблем?

– В чем? – рискую спросить я.

– Ты ему нравишься.

Я недоуменно смотрю на него.

– Питу.

– Я понимаю, о ком ты. Но не понимаю, о чем. Конечно, я ему нравлюсь. Он бы этого не сделал, если бы я ему не нравилась.

– Да нет, – Гейб трясет головой, – ты ему не так нравишься. Не как друг. Не то чтобы он просто хочет поделиться с тобой спермой. Он хочет с тобой трахаться. Встречаться. Жениться, может быть.

– Да ты с ума сошел, – я кидаю в него подушку, – ничего он не хочет.

Он отбивает подушку на подлете, и мы оба смотрим, как она падает.

– Я мужчина, – спокойно говорит он, – я вижу. Я знаю. И я гарантирую, что это будет катастрофа. Ничего хуже ты не натворишь. А это о многом говорит.

Сказав это, он тут же мрачнеет. Очевидно, мы думаем об одном и том же.

– Ты понимаешь, о чем я, – виновато говорит он.

– Да, – говорю я, совершенно раздавленная.

Мы оба знаем, что в моем прошлом есть вещи куда хуже и сложнее.

Как обычно, решив, что проблему можно просто проигнорировать, Нолан возвращается с пробежки через несколько часов (я уже успела поплакать, принять душ, одеться и еще поплакать) и говорит, что нам стоит просто получать удовольствие от поездки. Трус во мне ликует, но одновременно я злюсь и тревожусь из-за того, что ничего не меняется – ни в моей голове, ни в нашем браке, ни в моей жизни.