Позже Мария, до 32-летнего возраста совершенно не умевшая скрывать эмоции, научилась даже нехитро интриговать. Она сошлась с совсем молодым тогда ассистентом Висконти, режиссером Франко Дзеффирелли, уже растленным маэстро, но окончательно не определившимся со своей сексуальной ориентацией. Висконти ревновал, но всем своим видом показывал, что речь идёт исключительно о профессиональной ревности. Марию это тешило.

«Дзеффирелли в опере Россини „Турок в Италии“, поставленной в промежутке между двумя спектаклями Висконти, — пишет К. Дюфрен, — открыл нам совсем другую Каллас — смешливую, спокойную, избавившуюся от вспышек гнева… Дзеффирелли сумел добиться не только успеха у публики, но и расположения самой Каллас. И этого не мог простить своему ученику Висконти. „Декоратор? Да! — восклицал маэстро. — Режиссёр-постановщик? Никогда!“».

Дошло до того, что маэстро, вдруг отменив репетиции, умыкнул у Каллас своего юного любовника, с которым накануне едва не подрался на лестнице перед входом в театр «Пикколо», и они вместе отправились на Апрельскую ярмарку в Севилью, откуда присылали Каллас дразнящие открытки: «Марии — с приветом от любящих её Лукино и Франко».

И всё же Висконти непрестанно восхищался своей примадонной.

«Какое отличие от любой другой певицы старой школы! — вспоминал потом он. — Эбе Стиньяни, например, в роли Весталки со своими двумя или тремя жестами имела самый жалкий вид. На сцене она выглядела, как уборщица! Мария, напротив, постоянно училась и творчески росла. Стоило один раз указать ей нужное направление, как она, наделённая от природы удивительным артистическим чутьём, всегда оправдывала и превосходила возлагавшиеся на неё надежды. Что я помню о ней во время репетиций? Красоту… Яркость образа, экспрессию, всё… Она была феноменом… Едва ли не отклонением от нормы. Из тех актрис, которые исчезли навсегда…»

«Я поставил „Травиату“ для неё так, как это себе представлял. Надо служить Каллас… Мы перенесли действие оперы в 1875 год, в конец XIX века. Почему? Потому что Марии будут необычайно к лицу костюмы той эпохи. Затянутая в узкий корсет, высокая и стройная, в платье, подчёркивающем талию, с турнюром и длинным шлейфом, она будет неотразимой…»

Онассис старался не пропускать её спектаклей.

7

Лукино Висконти родился в том же, что и Аристотель Онассис, 1906 году в Милане в одной из самых знатных семей Италии, которая вела свою родословную ещё со времён Римской империи. Полное его имя и титул звучат так (и это неизменно завораживало Марию Каллас): дон Лукино Висконти ди Модроне, граф Лонате Поццоло, синьор ди Корджело, консиньор ди Сомма, Кренна и Аньяделло, миланский патриций. Его отец носил титул герцога Висконти ди Модроне, верой и правдой служил Савойской династии, владел замками, покровительствовал театру «Ла Скала», возглавлял футбольный клуб «Интернационале». Сам Лукино в юности увлекался оперой, не пропуская ни одного представления в Ла Скала, и лошадьми. В конце 1930-х годов уехал в Париж, где работал ассистентом режиссёра, во время Второй мировой войны сошёлся с итальянскими коммунистами, активно помогал Сопротивлению…

Режиссёр Сергей Соловьёв восхищался живописной роскошью режиссёрского творчества Висконти, его глубинными связями с классическим итальянским театром вообще и с каноном великой итальянской оперы в частности, сущностной генетикой самой природы висконтиевского образа, свойствами его особости, самовитости и высокой породы, всем его странным генетическим гражданским симбиозом, из которого была соткана его уникальная личность: древний аристократический род, коммунистические убеждения, гомосексуальные влечения, понимание страсти как жизненной основы бытия…

— Казалось бы, кощунственно говорить о некоей красоте сцен «ночи длинных ножей» в «Гибели богов» Висконти, — размышляет Соловьёв, — убейте меня, но она там есть, мощная, своеобразная, даже завораживающая красота. И в грандиозной сцене «фашистского» инцеста там же. Заражающая сила этой дьявольской красоты создала целостную эстетику так называемой «фашистской картины», породила цикл изысканных эстетических лент, включающих и памятного «Ночного портье» Лилианы Кавани, да и знаменитое «Кабаре». Я видел его всего лишь раз — в холле гостиницы во время какого-то фестиваля. Он сидел в кресле: я так и не понял, то ли это было кресло-каталка, то ли обычное кресло, но ноги его были закрыты пледом. Судя по всему, он просто кого-то ждал. Было очень странное ощущение, что в кресле не живой человек, а уже прекрасный памятник самому себе. Ясно было и то, что конечно же он не такой, как все мы. Он не ворочал влево-вправо головой, не почёсывался и не шмыгал носом — вообще не производил никаких действий, напоминающих о факте его биологического существования. Он был абсолютно неподвижен, а я так же неподвижно глядел на него со стороны и ждал, что же дальше произойдёт: может, придёт кто-то и укатит коляску, может, наоборот, он встанет и пойдёт. Прошло время — ничего не переменилось, не произошло. Висконти был по-прежнему неподвижен, не выказывал ни малейшего интереса ни к чему вокруг. Окружающие тоже не обращали на него внимания. Кажется, только я остолбенело смотрел на это поразительное, невероятной красоты произведение монументальной скульптуры, которое кто-то подарил нам напоследок для нашего изумления.

На закате своих дней Висконти возненавидел жизнь — лишь за то, что не понимал её. Жизнь упорно не желала подчиняться его мыслительным схемам, его мечтам и иллюзиям; и он мстил ей, возводя хулу и не чувствуя даже благодарности за щедрые дары, на него расточаемые. А дано ему было всё: и красота, и талант, и богатство, и бессчётные друзья, и награды, и почести… И вот перед самым финалом мир внешний сузился для него до размеров инвалидной коляски. Мир, более не требующий от него ни усилий, ни поступков. Через наушники в него сама собой вливалась симфония Брамса. Утруждал ли он себя вслушиванием? Или музыка, усыпляя, всего лишь ограждала его от страха смерти?

А ведь когда-то он изучал композицию и довольно прилично играл на виолончели. В 13 лет он дебютировал на сцене Миланской консерватории. Казалось бы, отличное начало музыкальной карьеры. Но становиться профессионалом? День за днём мучить себя и инструмент, гоняясь за призраком совершенного звука? Не спать ночами, пытаясь разгадать тайны интерпретации? Зачем всё это, если и без того чувствуешь себя избранным…

Виолончель была прихотью его светской, честолюбивой, любящей, буржуазной матери.

По подозрению в организации заговора Висконти был арестован. В фашистском пансионе Яккорино, где Лукино, приговорённый к расстрелу, провёл 15 суток, он стал жертвой сексуального насилия, причём и женщин-фашисток, и мужчин, после чего сделался гомосексуалистом.

Его любовниками в разное время были не только таксисты и смазливые официанты, к которым, напомним, безудержно ревновала Мария Каллас, но и знаменитости — Жан Маре, Жан Кокто, Франко Дзеффирелли, ходили слухи, и Ален Делон (в период съёмок ставшего культовым фильма «Рокко и его братья»), многие известнейшие режиссёры, актёры, литераторы, музыканты, фотографы…

Юная супружеская пара — Делон и Роми Шнайдер — стала подопытными кроликами герцога Лукино. Он пригласил их сыграть в спектакле по пьесе английского драматурга XVII века Джона Форда «Как жаль, что ты шлюха!». Ему казалось пикантным выставить на сцене реальных любовников. Да ещё в такой скандальной драме, где в основе сюжета инцест — любовная связь между братом и сестрой. Началось с обеда, на который Висконти пригласил Ольгу Хорстиг, югославку, эмигрантку-импресарио, уже работавшую со звёздами первой величины, такими как Брижит Бардо и Мишель Морган. За столом режиссёр подробно рассказывал гостье (по одной из версий, она была и любовницей Аристотеля Онассиса) о замысле картины, для которой он никак не может найти исполнителя главной роли. Ольга с восторгом слушала историю вдовы Розарии Паронди и её сыновей Чиро, Луки, Симоне и Рокко — самого чувственного и сложного, — слушала и думала о своем подопечном, молодом Делоне. Ален — именно тот, кто нужен Висконти, убедилась она к концу обеда. И спустя несколько дней попросила актёра поехать с ней в Лондон. После премьеры оперы Верди «Дон Карлос» в постановке Висконти, которая привела Алена в полный восторг, они отправились повидать мэтра. «Лукино, — рассказывала Ольга Хорстиг, — посмотрел на Алена и без предисловий, просто и убеждённо произнёс: „Это Рокко“. Мы с Аленом были без ума от радости». На Висконти произвела впечатление не только красота молодого человека, но и его простодушие. «Это как раз то, что мне было нужно, — говорил он. — Если бы мне стали навязывать другого актёра, я просто отказался бы снимать фильм. К тому же я сразу увидел в Делоне некоторую меланхоличность, отрешённость…» Вскоре от дикого юноши с дурными манерами ничего не осталось. Делон полюбил Моцарта, начал разбираться в живописи, стал изысканно одеваться. Он купил «феррари» и загородный дом под Парижем, завёл конюшню, вложил огромные деньги в коллекцию редкого оружия. Получая 20 миллионов франков за фильм, он мог позволить себе почти всё. (До Онассиса ему, конечно, было, как до звёзд, но среди актёров Делон числился миллионером и мог сам продюсировать картины.)