– Нам, конечно же, не скажет, – ответил Сесил, делая упор на слове «нам». – Но их можно принудить к согласию, подтолкнуть к нему, убедить или заставить угрозами. Я жду борьбы. Положение не из легких.

– Да, это верно. А как вы намереваетесь их принуждать, подталкивать, убеждать и заставлять угрозами?

– Им придется принести королеве клятву, подтверждающую верховенство монарха в делах церкви, – не моргнув глазом, ответил главный советник. – Такое уже бывало в нашей истории.

– Но никогда еще церковь не была в полной оппозиции к власти, – заметил Дадли.

– Надеюсь, оппозиция перестанет быть полной, когда им придется делать выбор: приносить клятву верности или терять доход и свободу, – учтивым тоном произнес Сесил.

– Вы же не станете сжигать упрямцев? – напрямую спросил Дадли.

– Уверен, что до этого не дойдет, хотя ее отец пошел бы на такой шаг.

Роберт кивнул и поинтересовался:

– Значит, королева получает всю полноту власти над церковью, невзирая на измененное название ее титула? Будут ли у нее все те полномочия, какие имели ее отец и брат? Станет ли она «папой» Англии?

Сесил поклонился, давая понять, что ему пора идти, и ответил:

– Можно сказать, что так оно и будет. А сейчас, с вашего позволения…

Как ни странно, Дадли прекратил расспросы и тоже поклонился.

– Конечно, сэр Уильям. Не смею больше задерживать. Я и так отнял у вас время, за что прошу меня простить. Вы ведь едете домой?

– Да. Всего на пару дней. Вернусь заблаговременно и обязательно буду на церемонии вашего награждения. Примите мои поздравления. Королева оказывает вам высокую честь.

«Как он сумел об этом узнать? – неприязненно подумал Дадли. – Она же мне клялась, что никому раньше времени не скажет. Его шпионы разнюхали или Елизавета сама ему сообщила. Значит, королева делится с ним всем?»

– Благодарю вас, сэр Уильям, – сказал он вслух. – Мне оказана великая честь.

На этом они расстались.

«Да уж, оказана, – мысленно продолжал разговор Сесил, идя к конюшне, где его уже ждала все та же лошадь и несколько сопровождающих. – Я только не пойму, почему тебя так обрадовало главенство королевы над церковью? Тебе-то от этого какая выгода, скользкий, верткий, продажный хлыщ?»

– Она будет английским «папой», – прошептал Роберт, неспешной походкой принца удаляясь в противоположную сторону.

Стражники в конце коридора распахнули перед ним двойные двери. Он лучезарно улыбался, и это заставило гвардейцев поклониться ему, хотя улыбка Роберта предназначалась вовсе не им. Возникла редкая по своей ироничности ситуация. Сесил, сам того не желая, отлично послужил замыслам Дадли. Этот опытный лис поступил как хорошо выдрессированный охотничий пес. Он поймал дичь и принес ее к самым ногам Дадли.

– Она получила все права, какие есть у Папы Римского, – шепотом продолжал он разговор с самим собой. – Название титула – пустяки. Теперь Елизавета может давать разрешение на брак и на развод. Сесил даже не представляет, какой подарок он мне приготовил. Главное в том, что Уильям уговорил этих тупых сквайров и они проголосовали за избрание королевы правительницей английской церкви. Отныне вопрос развода – в ее руках. Так кто, спрашивается, уже получил выгоду от голосования?

А мысли Елизаветы были заняты совсем не ее обаятельным шталмейстером. Королева находилась у себя в приемной и с интересом разглядывала портрет эрцгерцога Фердинанда. Фрейлины и придворные дамы, окружавшие ее, принимали в этом живейшее участие, восхищаясь темными глазами Габсбурга и его безупречно модной одеждой. Войдя в приемную, Роберт сразу понял, что Елизавета разыгрывает спектакль с очередным сватовством.

– Приятный человек, – сказал он и заработал улыбку королевы. – Да и осанка у него горделивая.

Елизавета шагнула к нему. Дадли замер, прямо как опытный учитель танцев, предугадывающий движения своих учеников. Пусть подойдет ближе.

– Сэр Роберт, значит, вы тоже восхищены эрцгерцогом Фердинандом?

– Я не имел удовольствия видеть его в жизни, но портрет меня определенно восхищает.

– Художник, писавший его, добился высокой степени сходства, – обиженно-учтивым тоном пояснил присутствовавший здесь посол граф фон Хельфенштейн. – Наш эрцгерцог не страдает тщеславием. Ему не нужен льстивый и обманчивый портрет. Тем более для отправки ее величеству.

– Разумеется, – любезно улыбаясь, согласился с ним Роберт. – Но можно ли выбирать себе спутника жизни, основываясь лишь на портрете, пусть даже мастерски исполненном? – спросил он Елизавету. – Ведь вы не стали бы покупать себе лошадь по рисунку.

– Но эрцгерцог – не лошадь.

– Тем более, ваше величество. Позволю себе вернуться к данному примеру. Если бы мне принесли живописный шедевр, я предпочел бы увидеть изображенную там лошадь в жизни. Только тогда я смог бы решить, нужна мне такая или нет. Я взглянул бы на ее шаг, проверил бы, как она отзывается на мои прикосновения, будь то почесывание за ушами, поглаживание гривы, похлопывание по бокам. Затем я поглядел бы, как лошадь воспринимает мои приказы, как чувствует себя, когда я усаживаюсь в седло. Значение имеет даже оттенок запаха конского пота.

Елизавета вздохнула. Словесная картина, нарисованная ее шталмейстером, была куда живее и правдоподобнее портрета австрийского эрцгерцога.

– На месте вашего величества я выбирал бы себе мужа из числа знакомых людей, – тихо сказал Роберт, обращаясь только к королеве. – Которых часто видел, чьих пальцев касался и чей запах мне приятен. Будучи королевой, я вышел бы замуж не просто за знакомого мне мужчину, но за того, кого уже желал бы.

– Я – девственница, – прошептала Елизавета. – У меня нет плотского желания к мужчине.

– Не лги, Елизавета, – прошептал в ответ Роберт, подойдя к ней вплотную.

От такой дерзости ее глаза широко раскрылись, однако она не одернула своего чересчур откровенного придворного.

Роберт же привычно счел ее молчание знаком одобрения своих слов и шепотом продолжил:

– Ты лжешь. Ты испытываешь желание к мужчине.

– Только не к тому, кто не свободен и не может вступить в брак, – быстро ответила она.

– Так ты хочешь, чтобы я обрел эту свободу?

Елизавета встала вполоборота к нему и заслонилась своим обычным кокетством:

– А разве мы говорили о тебе?

Дадли пришлось принять навязанные ему правила.

– Нет, мы говорили об эрцгерцоге, о том, что он приятный и обаятельный человек.

– И весьма покладистый, – вмешался посол, слышавший лишь последнюю фразу их интимной беседы. – Прекрасно образован. По-английски говорит почти в совершенстве.

– Не сомневаюсь, – ответил сэр Роберт. – Кстати, я тоже замечательно говорю по-английски.