Ной с его ковчегом – это умеренный пессимист. Он понимал угрозу потопа и строил ковчег вместо того, чтобы обещать всем: «Дождик скоро кончится! Мне почти обещали это! Все будет хорошо, по-любому!»

И не слишком хочется доверить свое здоровье или деньги оптимисту. Лучше умеренному пессимисту, который предполагает возможные риски.

Пессимисты лучше сдавали экзамены. Просто потому, что не надеялись на счастливый билет; это заставляло их тщательнее готовиться. А одна профессор психологии сказала так: «Я понимаю свою неуклюжесть. И перед выступлением на сцене надену туфли на самом низком каблуке». Это разумно, хотя и не слишком элегантно.

Остерегаться надо радужных оптимистов. Они хороши, пока идет хорошее время, пока вокруг ничего не происходит, пока длится всеобщий праздник. Но они опасны, когда речь идет о жизни и безопасности других людей. В сложные времена надо больше доверять лидерам и специалистам с «защитным пессимизмом», над которыми так смеялись бездумные оптимисты.

В точности как в басне про муравья и стрекозу. Жаль только, что плясать и расхлебывать последствия действий и бездействия «солнечных оптимистов» приходится «умеренным пессимистам». Которых так бранили до того, как пошел дождь и стала подступать вода…

Когда сдавали нормы в школе по лыжам,

надо было проехать большой круг и уложиться в определенное время. Уложился – сдал экзамен, не уложился – потом еще придешь и сдашь. Все укладывались.

Но можно было получить «пятерку», если особенно хорошо пробежишь. И одни дети, пыхтя и стараясь, честно бежали на лыжах всю дистанцию. А другие хитрили; можно было срезать угол, так сказать. Вжих-вжих, и ты приходил к финишу одним из первых, не особо напрягаясь. И не только сдавал норму, но и «пятерку» получал в дневник. Получал награду.

И вот те, кто хитрил, получали награду чаще, чем те, кто честно бежал всю дистанцию.

Только прошло сорок лет с тех пор – целая жизнь. И ничего хорошего хитрецы не добились. Сначала они получали «пятерки», а потом безнадежно отстали. Они эту модель поведения применяли на всех жизненных дистанциях; срезать обманом и прибежать первыми.

Но жизнь не обманешь. То, что ты срезал, все равно придется пробежать. То, чего ты хитростью избежал, вновь настигнет тебя. И придется встать на лыжи, оттолкнуться палками и бежать еще раз. Или сойти с дистанции.

Таковы правила жизни. В ней нет легких путей, хотя сначала кажется, что есть. Как говорится, ничего личного – просто вставай на лыжи и беги еще раз. Даже если снег растаял, а ты давно не школьник. Но беги, сдавай свою норму.

Поэтому можно обмануть людей или обогнать их. Но жизнь не обманешь. И те испытания, которые ты счастливо миновал, вновь встанут перед тобой. В самое неудобное время.

Лучше сдать на «тройку», но честно. И свободным пойти дальше, сдав лыжи в прокат. И стать первым на другой дистанции, в других соревнованиях; по уму, по красоте, по богатству, по таланту, по любви, по чему угодно. Тот, кто честно сдал одну дистанцию, потом преуспеет в других. Кто честно не смог сдать – тот все равно сможет преуспеть в других соревнованиях.

А кто схитрил, обречен бегать по кругу, снова и снова. Или уйти с дистанции. Жизнь – это много дистанций, вот что такое жизнь. Много дистанций, которые придется пройти…

И если человек снова и снова попадает в одну и ту же ситуацию, никак не может вырваться из замкнутого круга, можно спросить себя: где и когда мы срезали путь? Облегчили задачу, схитрили и не сдали норму, даже если получили награду? Вот и приходится возвращаться и сдавать экзамен. Снова бежать дистанцию…

Я вам расскажу историю про обиду.

Про детскую обиду. Про первую обиду. Мне одна женщина рассказала этот случай; я о нем думаю. Потому что вот это и есть обида. Когда боль смешивается с недоумением: зачем так сделали? Разве так можно? Ведь это нехорошо!

Нехорошо. Одна маленькая девочка болела. В деревне дело было. И был праздник, Новый год. Подружка этой девочки, Варечка, жила в соседнем доме. И обещала принести Танечке подарок с елки. Там же должны были давать подарки!

Варечка пришла вечером к больной девочке, прямо с елки. И протянула целлофановый кулек с подарком. Один протянула, а второй держит, прижимая к груди.

В кулечке для Танечки лежали две вафельки и немножко карамелек. Жалкий полупустой кулечек.

А Варечка к груди прижимала большой такой кулек; он не закрывался. Из него все вываливалось. Конфеты шоколадные, две шоколадки, два мандарина, два яблока… Битком набитый такой кулечище…

Танечка заплакала и спросила: почему ей такой маленький подарок дали? А Варечка развела руками; вернее, одной ручкой – она же другой-то подарок держала. И сказала уверенным голоском: «Вот такой тебе дали подарок! Я не знаю почему. Тебе маленький подарок, а мне большой. Уж я не знаю почему!»

Вот и вся история про обиду. Обида – это горькое недоумение. Это когда всю ночь не спишь и все думаешь: разве так можно делать? Это же нехорошо! Зачем так сделали?

Нехорошо. Но вот делают. И разводят ручками, и смотрят в глаза, и поясняют, что так вышло. Или вообще ничего не поясняют.

Обида – это сравнение нормального поведения и того, как себя повел человек. И горькое удивление. Вот это горькое удивление – и есть обида.

И обижаться перестает человек, когда перестает удивляться. Когда и не ждет ничего. И молча берет карамельки. Иногда даже благодарит…

Что нужно людям в трудные времена?

Я расскажу простую историю простыми словами. Художник писал великолепные картины; он работал тщательно над каждым мазком, вкладывал смысл в сложные образы, прорабатывал светотени, вносил массу деталей, которые не сразу можно было увидеть.

В картинах таилась печаль; они были полны аллюзий и полунамеков на древние символы… На одну картину уходил месяц неустанной и напряженной работы.

Конечно, картина стоила дорого. Но почти никто не покупал картины. Потому что дорого. А в трудные времена денег у людей не очень много. Снижать цену было бы оскорбительно для самого себя и для картин; столько труда вложено! А за адекватную стоимость продать было почти невозможно.

Картины могли бы украсить музей. После смерти художников так часто бывает; потом миллионы долларов стоят их произведения. Потом. Но какой автору в этом прок?

И вот однажды художник просто для себя, для разрядки, написал маленький