Было что-то в его голосе, что заставило ее насторожиться, хотя она и не могла сказать что. Жаль, она не видит его лица и не может высмотреть веселой искорки в его глазах, которая, как она уже заметила, обычно предшествует его шуткам. Но он сидел по-прежнему спиной к ней и смотрел на перила веранды.

— Я видел, как они целовались.

— Бросьте это, — сказала она с некоторой строгостью. — Вы не должны шпионить за ними.

— Я и не шпионил. Я лишь заметил их под магнолией.

— В любом случае это не ваше дело.

— Нет. Но тетушка Эм говорит, что нельзя пить из стакана, из которого пьют другие люди. А поцелуи еще хуже.

Голос Летти дрожал от изумления.

— Я и не думала, что в этом есть какое-то сходство.

— А вы когда-нибудь целовались?

— Ну, я думаю…

— Целовались?

— Может быть, раз или два.

— Вам понравилось?

Она ответила не сразу. Слова ее звучали ровно и как бы через силу.

— Это… терпимо.

Он поморщился в темноту, но не оставил взятого им направления разговора.

— А мне понравится?

— Рэнни! Откуда я знаю.

— А вы поцелуйте меня. И посмотрим.

Просьба была такой робкой, хоть и несколько настойчивой, что она не могла обидеться. Его интерес, подумала она, скорее академический, чем непристойный. Она же создала ситуацию, в которой стал возможен такой его вопрос, сама и виновата. Больше винить некого.

Она спросила:

— Вы уверены, что хотите этого?

— Я уверен, — ответил он, поворачиваясь и приподнимаясь на одно колено. — А вы не хотите? Вы против?

В звучании его голоса было бессознательное очарование. Она почувствовала, что по нервам прошла дрожь и вызвала трепет в горле. А что такого, в конце концов?

— Я думаю, что я не против.

Короткий прилив настоящего триумфа поднял Рэнсома на ноги. Он не делал резких движений, лишь потянулся, взял ее за руку, поднял и поставил перед собой. Он не отпустил ее, только ее руку положил себе на плечо, а другой рукой обнял ее за талию. Он не чувствовал ни сопротивления, ни страха или напряжения. Он чуть не застонал, когда сравнил это с тем, как было в кукурузном сарае. Того, что было, не вычеркнешь, но все можно поправить, хотя бы отчасти. Но если и нет, приятно было сознавать, что он не полностью разрушил ее доверие. Хорошо также, что бедный Рэнни не вызывает у нее страха или отвращения.

Он был так близко. Его объятие было легким, но властным. Исходившая от его плеча сила говорила о том, что избежать того, что должно было случиться, теперь уже трудно, даже если бы она и изменила свое решение. Но она не хотела его менять. Внутри у нее вдруг всколыхнулось предвкушение поцелуя. Сердце забилось. Она смотрела на него. Глаза ее были скрыты в темноте, губы раскрылись.

Он наклонил голову. Уста его коснулись ее уст, нежно прильнули к их мягким очертаниям. Поцелуй был жарким, упоительным в своей сладости. Он чуть-чуть переместил свои губы на ее губах, как будто удивившись их мягкой, но упругой нежности. Прикосновение было осторожным, легким, но уверенным.

Летти придвинулась ближе. Она ждала, что его поцелуй пойдет вглубь, она хотела этого. Он ничего не предпринимал, хотя и не разрывал объятий. Словно оцепенел от чувств. До нее вдруг дошло, что он не знает, что делать. Она положила руку ему на затылок и запутала пальцы в густых волнах его волос. Набравшись смелости, она провела губами по его губам, прошлась по их теплой поверхности кончиком своего языка. Сначала он как бы застыл от удивления, затем, словно повинуясь какому-то естественному порыву, сделал то же, встретив ее язык своим, то выдвигая его, то втягивая, как бы приглашая ее.

Чувство, что она направляет и провоцирует его, опьяняло и очаровывало. Оно создавало ощущение удовлетворенности и восхитительной порочности. Быстрое и бурлящее желание неслось по ее венам, заполняло мозг, ее чувства, лишало разума. Тихо воркуя горлом, она прижалась к нему. Ее груди приникли к его груди, соски напряглись, ее язык проник за его губы и поощрял его ответить тем же.

Его руки сомкнулись вокруг нее. Пальцы запутались в узле волос у ее шеи. Рука скользнула вниз по ее спине, по изящному изгибу талии и легла на округлость бедра, прижимая ее к нижней части его тела. Через ткань своих юбок она ощутила его напряженную твердость.

И вдруг какой-то толчок привел Летти в себя. Это был Рэнни. Она тихо вскрикнула и оторвала свои губы от его губ. Оттолкнувшись от него, она стояла ошеломленная, прижимая руки к груди. Ее губы тряслись, а в голове бились только три слова. Как она могла? Как она могла?

— Мисс Летти? — В его шепоте было страдание.

— Пожалуйста… пожалуйста, не беспокойтесь, — произнесла она, едва овладев со второй попытки своим дрожавшим голосом.

— Все хорошо, правда. Я думаю, мне лучше сейчас вернуться в дом.

— Вам надо?

— Так будет лучше всего.

Лучше для него, просто необходимо для нее. Она повернулась и пошла прочь, но удалилась только на несколько шагов. Он позвал ее:

— Мисс Летти?

Она остановилась, но голову не повернула.

— Да?

— Я мог бы пить из вашего стакана.

Оттенок безразличия в его голосе успокаивал. Он не обижен. Она издала легкий смешок, в котором слышались накатывавшиеся слезы.

— Спасибо, Рэнни.

— Нет, мисс Летти, — ответил он. — Вам спасибо.

Казалось, что холл растянулся на тысячу миль. Когда Летти наконец добралась до спальни и скрылась за ней, она задыхалась от сдерживаемых рыданий. Она подбежала к кровати, бросилась на нее и закрыла голову руками. Горькие слезы лились между ресниц и падали тяжело и беззвучно на покрывало. На Летти накатывали волны стыда за то, что она только что сделала.

Обниматься с таким человеком, как Рэнни, это все равно что соблазнять маленького мальчика. Воспользоваться его состоянием, разбудить в нем глубинные мужские инстинкты, которых он не мог понять или надежно контролировать, — это поступок бессовестный и распутный. То, что он это начал, не может быть оправданием. Ответственность за все, во что, в конце концов, это вылилось, лежит целиком на ней.

Распутница. Шлюха. Развратная Иезавель.

Она заслужила все эти прозвища, даже большего. Как жаль, что нельзя повернуть время назад и по-иному прожить заново этот прошедший час. Она бы больше не повела себя так, если бы ей дали хоть малейший шанс пережить все снова.

Но, может быть, лучше знать, какая она на самом деле. Уж теперь она будет осторожней.