Если бы у меня хватило ума на большее, чем просто гадать, что же случилось, то я развернул бы наших лошадей к северу и скоро оказался бы в безопасности в лагере английской пехоты, до которого было не более мили. Но первой моей мыслью было: «Гауг был прав: какие-то сумасшедшие ублюдки восстали и попытались освободить заключенных — и, конечно же, потерпели неудачу, потому что под рукой у Хьюитта есть британские части, которые сразу же двинут в дело, а может они уже там и режут черномазых». Как вы увидите, в чем-то я оказался прав, а в чем-то — ошибался, но прежде всего, после того как тревоги несколько улеглись, мной овладело любопытство. Так что в моем предложении миссис Лесли не было ни капли рыцарского духа:

— Езжайте прямо к бунгало, мэм-сагиб! Держитесь, ну — вперед! — и втянул ее кобылу плетью поперек крупа.

Эта рыжая шлюшка взвизгнула, когда лошадь рванулась, и продолжала звать меня, но я уже скакал по направлению к виднеющейся вдалеке тюрьме — я должен был любой ценой увидеть происходящую там забаву, и при том подо мной был отличный скакун, так что при первых же признаках опасности я мог благополучно смыться. Крики миссис Лесли еще слышались у меня за спиной, но я пустил своего пони в галоп и мчался к отдаленным строениям туземного базара, расположенного южнее, так чтобы миновать тюрьму на некотором расстоянии и посмотреть, что там творится.

На первый взгляд казалось, что ничего особенного не происходит; этот конец базара оказался неожиданно безлюдным, но в густеющей темноте я скорее ощутил, чем увидел, что между тюрьмой и большой дорогой идет какая-то странная возня — крики, топот бегущих ног и треск ломающегося дерева. Я свернул на базарную площадь, следуя в направлении шума, раздававшегося впереди. Теперь все небо за базаром стало оранжевым — непонятно только, из-за зарева пожара или от заката, но над городом поднимались столбы дыма. «Похоже, дьявольски хороший пожар», — подумал я и поскакал по базару, между лотков, вокруг которых суетились какие-то темные фигуры, очевидно, пытающиеся спасти свои товары или таились в тени, перемежая свою болтовню воплями. Я заорал на толстого торговца, который глазел по сторонам, стоя посреди улицы, но он молниеносно нырнул в свой магазин, захлопнув двери и опустив жалюзи — попробуйте добиться толку у испуганного индуса! Тут я резко натянул поводья, потому что чико[131]выскочил чуть ли не из-под копыт моего жеребца, а за ним, с плачем и стонами, бросилась его мать и прежде чем я успел опомниться, вся улица вдруг наполнилась людьми, которые бежали, крича и едва не обезумев от паники. Иногда они наталкивались на моего пони, а я сыпал проклятьями и стегал их наотмашь плетью. Тревожные звуки стали ближе — хриплые стоны и завывания, потом вдруг неожиданный грохот выстрелов — одного и другого.

«Время удалиться на безопасное расстояние», — подумал я, и направил своего пони сквозь толпу в боковую улочку. Несколько человек проскочили под брюхом моей лошади, толкаясь как овцы — и вдруг прямо передо мной появился человек в распахнутом мундире гвардейского драгуна, который ни с чем невозможно было спутать. Он бежал из последних сил, с непокрытой головой и бешеными глазами, а следом за ним, как гончие на охоте, с гиканьем мчалась толпа черномазых.

Драгун заметил меня и вскрикнул от отчаяния — конечно же, он увидел перед собой волосатого негодяя-туземца, преградившего ему путь. Он рванулся к ближайшей подворотне, на секунду замешкался и — толпа настигла его, набросившись подобно стае диких животных. Солдата буквально рвали на куски, выкрикивая ругань и непристойности. На минуту ему удалось было вырваться — кровь лилась у него из раны на шее — и буквально проползти под брюхом моего пони. Толпа тут же окружила нас, стремясь отрезать ему путь и хватая руками, а я изо всех сил старался удержаться в седле — не было и речи о том, чтобы хоть как-то помочь этому несчастному, даже если бы я и был настолько глуп, чтобы попытаться сделать это. Драгуна подхватили и повалили на стол перед пивной лавкой — одни держали его за руки и за ноги, а другие разбивали бутылки и вонзали осколки в тело жертвы.

Это был настоящий кошмар. Мне оставалось только покрепче натянуть поводья и смотреть на эту страшную, стонущую фигуру, наполовину покрытую пивной пеной, над которой то вздымались, то опадали эти ужасные стеклянные клинки. В несколько секунд драгун превратился в сплошную зияющую рану, а потом кто-то обвязал его веревкой и они вздернули его на перекладине, так что жизнь медленно уходила из этого изувеченного тела. [XXV*]

В панике я вонзил шпоры в бока моего пони, скорчился в седле и пустился вскачь очертя голову. Неожиданность всего случившегося просто шокировала меня — видеть, как белый человек был растерзан на клочки туземцами. Вы и представить себе не можете, что это значило для Индии: нечто такое, во что невозможно поверить, даже если увидишь собственными глазами. Несколько минут я скакал не разбирая пути, потому что следующее, что помню, как натянул поводья на краю Большого тракта, там, где он на выезде из Мирута поворачивал к северу, остолбенело глядя на огромную толпу, которая двигалась к британскому кварталу. К моему удивлению, большую ее часть составляли сипаи, некоторые — в одних куртках, другие — в полной форме вплоть до портупей, потрясающие мушкетами с примкнутыми штыками и ревущие в один голос: Мат каро! Мат каро![132]Сипай джай! — и тому подобное — лозунги смерти и восстания. Один мерзавец стоял в тележке, размахивая над головой кандалами, а тяжело волнующаяся масса сипаев и базарных нищих влекла его за собой, опьяненная дикими воплями.

За дорогой пылали казармы туземной кавалерии; на моих глазах крыша одного из зданий с треском рухнула, разбрасывая искры во все стороны. За спиной у меня горели какие-то постройки на базаре, и когда я обернулся, то заметил кучку негодяев, швыряющих керосиновые лампы в окна лавки, в то время как их приятели копошились вокруг распластанного тела ее владельца; наконец они подхватили его и бросили прямо в пламя, дико крича и приплясывая при виде того, как он безуспешно пытался оттуда выбраться. Несчастный превратился в живой факел — его рот открывался и закрывался в неслышных стонах, а затем он рухнул в пылающие развалины.

Не помню, сколько я сидел, смотря на все эти невероятные вещи, — помню только, что уже стемнело, пламя бушевало со всех сторон, а жуткая вонь отравляла воздух — когда я наконец пришел в себя настолько, чтобы понять — чем скорее я смоюсь отсюда, тем будет лучше. Конечно же, я был в достаточной безопасности, так как с виду выглядел вылитым туземцем — к тому же таким огромным и безобразным — но дольше испытывать судьбу не имело смысла. В любой момент на дороге могли раздаться звуки горнов, возвещающие про подход британских отрядов, а я не хотел бы попасть им в руки в таком виде. Так что я развернул моего пони мордой к северу и поехал вдоль обочины дороги, а обезумевший людской поток катился в том же направлении почти рядом со мной.

Даже к тому времени я все еще не представлял себе ясно, что происходит, но все мои сомнения разрешились, стоило мне поравняться со зданием тюрьмы. Здесь собралась огромная толпа, вопящая и приплясывающая вокруг костра, все как на подбор, в своих тюремных дхоти,[133]но уже без кандалов. Среди бывших заключенных я узнал Гобинду и еще пару других; незнакомый мне сипай стоял на тележке, что-то выкрикивая в толпу, хотя сквозь дикий шум его было едва слышно: