– Именно мы поднимемся с этим приливом! – возразил Томад, темнея лицом. – Сомневаешься в победе, жена?

– Я говорю только о приближающейся Большой Встрече. Разве не наши собственные сыновья рассказали о ком-то из глубин, кто забрал души летерийских охотников на тюленей? Когда эти корабли доберутся до гавани в Трейте, как, по-твоему, отреагируют летери? Мы начали танец войны.

– Если бы было так, – возразил Томад, – не было бы смысла вести с ними переговоры.

– Разве только для одного, – вмешался Трулл, вспомнив, что сказал отец, когда Трулл вернулся от лежбищ Калача. – Чтобы оценить их намерения.

– Все уже давно оценено, – сказал Фир. – Летери попытаются сделать с нами то же самое, что они сделали с нереками и тартеналами. Большинство из них не видят ошибок или моральных преступлений в прошлых деяниях. А те, кто видят, не могут или не хотят спорить с методами, а интересуются лишь целью; они обречены повторять ужасы и трактовать результат – любой – как проверку твердых принципов. Даже если кровь будет литься рекой вокруг, они будут обсуждать детали.

– Значит, быть войне, – прошептал Трулл.

– Война идет всегда, брат, – ответил Фир. – Духом, словом и мечом: история пропитана нескончаемыми столкновениями.

– И треском костей, – сказал Рулад с улыбкой человека, знающего тайну.

Напрасно он задавался, поскольку Томад не мог такого спустить и наклонился вперед.

– Рулад Сэнгар, ты говоришь, как слепой старик с мешком теней. Так и хочется подтащить тебя по столу сюда и стереть самодовольство с твоей физиономии.

Трулла прошиб пот. В лице брата не осталось ни кровинки. Отец, ты нанес рану более глубокую, чем можешь представить. Взглянув на Майен, Трулл с удивлением заметил в ее взгляде жадный интерес, злость и почти неприкрытый восторг.

– Я не так молод, отец, – хрипло сказал Рулад, – и ты не так стар, чтобы такие слова…

Кулак Томада обрушился на стол; чашки и тарелки подпрыгнули.

– Тогда говори, как мужчина, Рулад! Поведай нам о том ужасном знании, которое распирает тебя уже неделю! Или предпочитаешь по-бабьи вилять бедрами? Думаешь, ты первый молодой воин, которого тянет к женщинам? Похоть, сын, плохой помощник…

Рулад вскочил на ноги, лицо перекосило гневом.

– И какую сучку ты положишь мне в постель, отец? Кому ты меня пообещал? Во имя кого? Ты посадил меня на цепь в этой деревне и смеешься, если я пытаюсь сорваться. – Рулад оглядел всех и остановил взгляд на Трулле. – Когда начнется война, Ханнан Мосаг принесет жертву. Он должен. Будет перерезано горло, чтобы окропить нос первого корабля. Он выберет меня?

– Рулад, – сказал Трулл, – я ничего об этом не слышал…

– Выберет! Я буду спать с тремя Дочерьми! Шелтата Лор, Сукул Анкаду и Менандор!

Тарелка выскользнула из рук раба и раскололась о стол, моллюски рассыпались. Когда раб кинулся наводить порядок, Урут схватила летерийца за запястья и резко вывернула его ладони.

С красных, блестящих ладоней была содрана кожа.

– В чем дело, Удинаас? – грозно спросила Урут, дернув раба к себе.

– Я упал, – ответил, ахнув, летериец.

– И капаешь кровью в нашу еду? Ты потерял разум?

– Госпожа! – осмелился сказать другой раб, протиснувшись поближе. – Я видел: когда он пришел, никаких ран не было, клянусь!

– Это он боролся с вивалом! – закричал другой, отшатываясь в ужасе.

– Удинаас одержим! – завизжал еще один раб.

– Тихо! – Урут положила ладонь на лоб Удинаасу и сильно нажала.

Чародейство обвило раба. Он задергался, сделал шаг и упал к ногам Урут.

– Ничего в нем нет, – сказала она, убирая дрожащую руку.

Заговорила Майен:

– Пернатая Ведьма, займись рабом Урут.

Юная летерийка метнулась вперед. Другой раб помог оттащить бесчувственное тело.

– Не вижу ничего ужасного в действиях раба, – продолжила Майен. – Раны действительно свежие, но он обернул руки тканью. – Она подняла тарелку, открыв беленое полотно, которым Удинаас обернул руки.

Урут хмыкнула и медленно села.

– Все равно, он должен был мне сказать. И за такой проступок должен быть наказан.

– Вы только что залезли к нему в голову, – ответила Майен. – Этого недостаточно?

Молчание.

Дочери нас побери, интересный будет год. Один год, как требует традиция, а уж потом Фир и Майен поселятся в собственном доме.

Урут взглянула на молодую женщину и, к удивлению Трулла, кивнула.

– Хорошо, Майен. Ты сегодня гостья, и я исполню твои желания.

Все это время Рулад оставался на ногах, но теперь медленно сел на место.

Томад сказал:

– Рулад, мне неизвестно о планах возродить древнюю традицию кровавого жертвоприношения при объявлении войны. Ханнану Мосагу не наплевать на жизнь его воинов, даже неокропленных. С чего ты взял, что тебя ждет такая судьба? Возможно, – добавил он, – в вашем путешествии тебе представится возможность стать окропленным воином и стоять с гордостью рядом с братьями. За это я буду молиться.

Пожелание славы, несомненно, было попыткой примирения, и Рулад с неожиданной мудростью просто кивнул.

Ни Пернатая Ведьма, ни Удинаас больше не появились, но оставшихся рабов хватило, чтобы прислуживать за столом.

А Трулл никак не мог понять Майен, нареченную Фира.

Сильный шлепок – и он открыл глаза.

И тут же увидел склонившееся к нему полное ярости лицо Пернатой Ведьмы.

– Проклятый идиот! – прошипела она.

Моргая, Удинаас огляделся. Они были в его спальном закутке. Из-за тряпичного занавеса доносились тихие звуки застольных разговоров.

Удинаас улыбнулся.

Пернатая Ведьма нахмурилась.

– Она…

– Знаю, – прервал он. – И ничего не нашла.

Ее прекрасные глаза распахнулись.

– Так это правда?

– Наверное.

– Ты лжешь. Удинаас. Вивал спрятался. Не знаю как, не знаю где… он укрылся от Урут.

– Почему ты уверена, Пернатая Ведьма?

Она вдруг села прямо.

– Неважно…

– Ты видела сны?

Она замерла, потом отвернулась.

– Ты сын должника. Ты для меня никто.

– А ты для меня все, Пернатая Ведьма.

– Не будь дураком, Удинаас! Все равно что мне обручиться с трюмной крысой!.. Теперь молчи, мне надо подумать.

Он сел, вновь оказавшись с ней лицом к лицу.