Я обогнул нижнее поле в обход фермы, поглядывая, вдруг мистер Эванс появится, и двинулся дальше, вдоль живой изгороди по направлению к капустному полю, останавливаясь каждые пятьдесят ярдов и прислушиваясь. Но я ничего не слышал и никого не встретил, а когда добрался до сарая, то первым делом проверил, на месте ли соломина, которую я когда-то сунул за засов. Удостоверившись, что все на месте, я как можно тише открыл ворота и проскользнул внутрь.

Сарай весь пропах дурью, лунный свет, проникавший внутрь через щели в стенах, выхватывал из темноты узкие полоски старого прицепа, ржавых железяк и снопов соломы. Я стащил рубероид с крыши фургона, открыл заднюю дверь и заглянул внутрь. Все как было: дурь мощно воняла в своих мешках, аккуратно сложенных один на другой. Я открыл обе створки ворот как можно шире и с трудом выкатил наружу прицеп. Потом свернул рубероид и сложил в углу. Затем снял фургон с ручника, схватил одной рукой руль и как следует надавил плечом.

Мне потребовалось двадцать минут, чтобы выкатить фургон в поле, закатить назад прицеп и разложить бороны и прочий металлический хлам примерно так же, как они лежали раньше. Я закрыл ворота, вытер руки пучком соломы, залез внутрь фургона, сунул ключ в зажигание и глубоко вздохнул. Фургон завелся с первого раза. Я с минуту подождал, затем медленно проехал по полю, выехал через ворота и покатил по разбитой сухой дороге. Высоченные изгороди, что стояли с обеих сторон, загораживали луну, поэтому мне пришлось зажечь фары. Я ехал как можно медленнее, а миновав поворот во двор к мистеру Эвансу, выключил фары и вдавил педаль газа в пол. Мотор взревел, фургон пулей пролетел мимо крыльца, сработал датчик, и висящая над крыльцом лампочка автоматически зажглась. Проехав мимо моего трейлера, я взглянул в зеркало заднего вида – на пороге дома появился мистер Эванс с винтовкой наперевес. Он размахивал руками и что-то кричал, потом приложил винтовку к плечу. Раздался сухой щелчок, но в этот момент я завернул за угол и запрыгал по кочкам в сторону дороги. Пятьдесят ярдов, поворот направо, вверх по холму в сторону церкви Столи, а потом опять вниз к мосту и призраку собаки без головы. Снова наверх к Эппли, быстрее, еще быстрее, через перекресток, а там уж и рукой подать до Гринхэма и шоссе. Перед выездом на трассу я свернул на боковую дорожку, выключил двигатель и посидел немного в темноте. Сердце у меня билось, как у поросенка, которого собираются зарезать, ей-богу! Билось об ребра, прыгало как ненормальное, а со лба стекали целые потоки пота. Я вытер лоб рукавом и решил выждать на всякий случай минут пять. Погони не было. Вообще никого – ни машин, ни людей, ни даже звуков. Оранжевые фонари окрашивали дорогу в нереальные, кислотные цвета, наполняя ее звуками прошлых аварий: скрежетом тормозов, визгом шин, глухими ударами, стонами и криками боли. Ладно, довольно глупостей, никого нет. Тишина, покой и полосы гудрона на фоне живых изгородей. Я подождал еще пять минут, потом повернул на шоссе и поехал в Тонтон.

Не знаю, кому как, а мне до той ночи ни разу не приходилось водить машину, до отказа набитую первосортной коноплей. Первоклассной коноплей, только пахла она как сволочь, – сладкий горячий запах сначала пробурил несколько дырочек в моей голове и заполз в мозг, потом опустился вниз, через глаза в шею, ниже, ниже, заполнил легкие, сердце, желудок, и печень, и все прочее тоже. А затем закружился вокруг меня, расцвечивая ночь во все краски радуги. Щипал меня изнутри. Щип-щип-щип. Дергал за ресницы. Я открыл все окна, чтобы впустить внутрь свежий воздух, но это как-то не особо помогало. Мерзкая дурь! Пошла вон! Отстань от меня! У меня сегодня есть еще одно важное дело. Убирайся, в конце концов, хватит тянуть ко мне свои грязные лапы! Но дурь не слушалась, тихо шуршала в темноте. Полиэтиленовые пакеты шуршали. Мой мозг шуршал, в нем желтым грибом разрасталась паранойя, она твердила мне:

Куда ты? Стой.

Помедленней, не спеши.

Не спеши.

«Прекрати сейчас же!»

Не спеши, не спеши…

Забудь…

«Прекрати!»

Но паранойя не желала прекращаться, наоборот, дальше стало еще хуже. Дурные пары целиком заполнили мою голову, забились в ноздри и забаррикадировались там. Дорога стала какая-то странная. Не такая, как всегда. Вроде привычные виды, но все с каким-то вывертом. Бары, в которых я бывал, заправки, где я заправлял свою «хондочку» бензином, дома, в которых я мечтал жить. Вот круглая площадь, здесь я обычно замедляю ход. А на том углу я недавно ловил попутку. Вот поворот – странно, раньше он был гораздо круче. И всю дорогу свет этих натриевых фонарей, кругом сплошные желтые огни…

Дурь запела. Запела песни. Псалмы. Оперы. Нацистские марши. Эй-эй, это что, опять поворот? Огни впереди – грузовик? Еще один, ого! Ха-ха-ха! Целых два грузовика. Эй-ех, как лихо я сейчас проскочу! А это что? Еще бар? Ага, помню, здесь подают отменный сидр. Холм, за ним паб «Каменная виселица», и я в сотый раз удивился, с чего бы такое название.

Вывеска у него – виселица на двоих – каменная виселица, такая не обломится. Вот она стоит в темноте, плюется злобой, шипит, а над ней растворяются крики горя, страха, крики оборванных жизней. Прочь от меня! Я зачем-то включил дворники, опустил руку, зачем-то переключил передачу. Перед стеклом замаячили серые головы призраков – рты перекошены, мертвые глаза полны предсмертного ужаса, и во рту у меня сразу же пересохло. Кровь, сталь, камень, вонючая веревка, свет, мандарины, шерсть, пепел, дым, дерево, носки. Я чувствовал эти запахи по дороге к больнице, заехал в самый дальний угол парковки и вывалился из фургона на газон. Лежал на газоне и только моргал.

Конечно, я раньше курил дурь и ел дурь, но никогда еще до такой степени не погружался в нее. С головой, как в омуте, утонул в дури. Держите меня! Я лежал на газоне, а мир вертелся вокруг, звезды пели мне, травинки щекотали и щелкали, шевелясь, а когда я поворачивал голову на эти звуки, они трогали меня за уши и что-то шептали. Я слушал, как они живут и как я жил, они говорили мне вещи, которые никто, кроме меня, не мог знать. Откуда они узнали? Кто им сказал? Я взглянул на небо, и звезды объяснили мне, что, хотя сейчас темно, свет всегда где-то есть. Где-то. Он скоро зажжется, как искра, а из искры вспыхнет пламя.

Пламя? Кто здесь шепчет? У меня нет времени слушать эту чушь! Мне надо было что-то сделать. Куда-то пойти. В гости? Ну да, меня ждут! Я с трудом поднялся, прислонился спиной к фургону и тупо уставился на больничные окна. Они сияли. Внутри ходили сестры. А, вот врач прошел. А вот окно палаты – видны спинки кроватей. Яркий свет. Невыносимый. Не могу больше, не могу… Я упал на газон.

Я еще немного полежал на траве и тут услышал новый звук. Плеск бегущей воды. Я еще подождал, снова прислушался. Бежит. Вода?

Вода плескалась в небольшом фонтане. Я встал на колени и сунул голову под прохладную струю. О, какое наслаждение! Прохлада! Я опять засунул под воду голову, потряс ею, потом сел и стал ждать, чтобы вода стекла мне за ворот рубашки. Я посмотрел на больницу. Они сияла все тем же непереносимым светом. Я отошел к газону и повалился на него. Я не хотел спать, но глаза закрылись сами собой, и я провалился в сон. Сны мои были полны ярких точек, а когда я проснулся, мне прямо в уши пели птицы.