Девять утра. Я пошел в столовую при больнице и взял себе чашку кофе и сэндвич с беконом. Стоя около кассы, я вдруг увидел в зеркале свое отражение. Боже, неужели это я? Глаза красные как у кролика, в волосах ветки и солома, рубашка в травяных пятнах, да и щека тоже. Кассирша посмотрела на меня с подозрением, но когда я сказал: «Еще та ночка выдалась!» – она согласно кивнула и пробормотала: «Да уж…»

Я нашел укромное местечко около окна, подальше от сестер, врачей и других посетителей. Кофе был крепкий и сладкий, бекон – соленый, хрустящий, но свет все еще резал глаза. Я ел медленно, а после завтрака нашел туалет и хорошенько вымыл лицо и руки. Пригладил волосы, оправил рубашку и отправился в реанимацию к Сэм.

Она была в том же состоянии, что и раньше, – подключена к гудящим, подмигивающим, пикающим аппаратам, – я взял ее за руку и с полчасика посидел рядом. Я разговаривал с ней, но ее лицо не отвечало мне. С таким лицом она могла бы спокойно плыть под водой среди плавно колышущихся водорослей, бледно-зеленая, окруженная молчаливыми рыбами. Я смотрел, как тихо поднималась и опускалась ее грудь, а пару раз мне показалось, что я видел, как глаза ее под закрытыми веками задвигались. На кровати около подушки сидел плюшевый медвежонок, глядя в пространство единственным глазом. На прощание я сжал ей руку и сказал так:

– Сегодня утром все должно решиться. Я закончу дела, а потом вернусь к тебе и после этого займусь только твоим лечением. Ты поняла?

На выходе я сказал сестре, что приду опять после обеда.

– Чего-то ты неважно выглядишь, – сказала сестра. – Не высыпаешься, что ли?

– Нет.

– Так пойди еще вздремни!

– Хорошо, постараюсь.

Путь до придорожного кафе занял у меня двадцать минут. Я ехал, распахнув все окна, высунув голову из окна, и почти не нанюхался дури. 10.15. На парковке стояло несколько грузовиков и еще один фургон, но больше никого не было. Я не стал вылезать – положил руки на руль и уставился на изгородь напротив. На нее выпорхнул крапивник и погнался за мухами – толстенький стремительный комок страха и страсти. Высоко в небе кружили два канюка, широкими кругами набирая высоту, растопырив железные когти, напрягая острые глаза в поисках пищи. Я услышал песенку крапивника, далекий клекот канюков. Минуты тянулись, сладкий запах снова полез в голову, сердце начало ритмично сжиматься. Ладони вспотели. Мир застонал и заскрипел зубами. Ветер откуда-то принес пригоршню пыли и швырнул о бок фургона. Я посмотрел на небо – от вчерашних облаков не осталось и следа. Температура вдруг резко скакнула вверх – стало совсем нечем дышать.

В половине одиннадцатого на парковку заехал белый «форд-транзит», затормозил и остановился недалеко от меня. На пассажирском сиденье я увидел небритого Поллока, заросшего рыжей щетиной, в темных очках. На глаза у него была надвинута мягкая фетровая шляпа, а по лицу стекал пот. Водителя я не узнал. Поллок посмотрел на меня и приложил палец к губам. Я отвернулся, продолжая терпеливо ждать. Я держал руки на руле, слушал ветер, птичьи разговоры, следил за тем, как пыль собирается в небольшие клубочки и катится по дороге, вдыхал запах анаши, бензина и дизеля.

Через несколько минут на парковку въехал еще один фургон. В нем за рулем сидел инспектор Смит в шапке и темных очках. Он припарковал свой фургон рядом с моим, опустил стекло и сказал:

– Доброе утро, Эллиот.

– Привет.

Он спустил очки на кончик носа, подмигнул мне, а затем снова вернул их на место.

– Ты в порядке?

– Скоро буду.

– Точно. – На его лице промелькнула улыбка, резкая и мгновенная, как удар бича. – Ну, что же ты мне привез?

– Можете посмотреть.

– Ну что, пошли, покажешь мне.

– О'кей.

Я вылез из своего фургона, а он – из своего, и мы обошли мой сзади. Я открыл заднюю дверь, и Смит прошептал:

– Веди себя как ни в чем не бывало.

– Постараюсь.

– Все идет по плану.

– Хорошо.

Он заглянул в кузов фургона, втянул ноздрями сладкий запах, тихо присвистнул и сквозь зубы пробормотал:

– Неслабая куча травы.

– А то! – сказал я, и он снова присвистнул и подмигнул мне. Смит выглядел таким уверенным в себе, что мой страх начал понемногу проходить. Мне показалось, что все не так уж страшно. – Травка что надо, – сказал я, входя во вкус.

Он передернул плечом, отвернулся от меня и пошел к своему фургону. Я заметил, как к его голове летит какой-то предмет, но ничего не успел сделать – послышался хруст и короткий вскрик. Я инстинктивно присел и выглянул из-за угла фургона. Инспектор Смит лежал на асфальте лицом вниз, а вокруг его головы разливалась темная лужица. Над ним стоял кто-то в сверкающих ботинках. Один ботинок пошевелился, ткнул Смита в бок, затем повернулся в мою сторону. Я посмотрел вверх и похолодел: на меня смотрели голубые глаза Диккенса.

– Эллиот! Наконец-то мы с тобой встретились. Я так давно этого ждал. – Глаза Диккенса были широко раскрыты и затуманены, а рот дергался в каком-то жутком ритме. В руке он держал испачканную кровью бейсбольную биту и слегка постукивал ей о руку.

Я оглянулся на белый «форд». Опять взглянул на Диккенса. Диккенс тоже посмотрел на белый «форд», улыбнулся ему, а потом мне.

– Прости, малыш, – сказал он. – Ты что, действительно думал, что я вот так просто дам тебе уйти?

– Ну я…

– Неужели ты думаешь, что сейчас тебя прибегут спасать?

Я в панике завертел головой, и в этот момент из дверей кафе выбежали двое мужчин. Они несли в руках черные бумажные пакеты. Мужчины на ходу вытащили из пакетов револьверы, остановились около «транзита» и наставили револьверы на дверцы машины. Дверцы распахнулись, и из «форда» тоже выскочили двое мужчин. Как только они увидели револьверы, то сразу же замерли и подняли руки кверху. Тут откуда-то появился Поллок, и мы все застыли посреди парковки: одни – с револьверами, другие – с поднятыми вверх руками. Диккенс помирал со смеху, а я вдруг ясно понял, что прямо сейчас обделаюсь от страха.

Поллок первым пришел в себя.

– Диккенс, по-моему, ты совсем рехнулся, – сказал он. – Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают, когда поймают?

Диккенс сделал шаг в сторону Поллока и сказал:

– Поймают? Меня? Не ты ли это сделаешь, герой? Да мне вообще насрать на вас, понял? – Глаза его моргали как заведенные, рот дергался совершенно бесконтрольно, вообще казалось, что у него в мозгу яростно режут друг друга клешнями два огромных лобстера.

Я мог сомневаться во всем: в том, что происходящее со мной – не сон, что при мне один инспектор полиции проломил другому башку бейсбольной битой, что двое полицейских держат на мушке других полицейских. Но в одном я был уверен на все сто: Диккенс спятил совершенно.