«Я вернусь ко двору через две недели», – написала я.

Он не стал на меня давить, но, бросив взгляд на Ануджу, написал: «У меня есть на примете человек, который ей подойдет. Если их джанам кундли сойдутся, я начну необходимые приготовления».

Брак будет означать, что сестра отправится жить в дом тестя, а папа останется здесь совсем один, ибо ни Авани, ни дади-джи писать не умели.

«Кто?»

«Ишан».

Сын Шиваджи. Я вспомнила заботу, с которой мальчик, придя к нам в дом, лечил сломанное крыло маленькой бюльбюль. Он лишь на семь лет старше Ануджи. К тому же сестра будет жить с отцом по соседству.

«Замечательно, просто великолепно», – быстро написала я.

Я задумалась о том, кого бы папа подыскал для меня, если бы жизнь повернулась иначе и я имела бы шанс выйти замуж. Отец потянулся и погладил меня по ноге.

Он написал: «Sab kuch bhagwan ke haath mein», что в переводе с хинди значит: «Все в Божьих руках».

Отец переговорил с Шиваджи. Они решили, что следует позвать брамина, дабы тот проверил соответствие джанам кундли будущих жениха и невесты. Я уже писала о тех трудностях, которые возникают у мангликов. К счастью, ни моя сестра, ни Ишан не имели никакого отношения к этим бедолагам. Брамин пришел к выводу, что их джанам кундли подходят.

Когда брамин ушел, Ануджа отыскала меня на кухне. Я как раз ставила емкости, наполненные водой, под ножки невысокого столика, на котором лежали овощи. Так насекомые не смогут добраться до овощей.

– Это правда? – спросила она. – Я выхожу замуж за Ишана?

– Да. В следующем году. Думаю, тебе не стоит говорить, как вам повезло, что у вас подходящие джанам кундли.

Ануджа «любила» поволноваться. Минуло несколько дней, прежде чем она свыклась с мыслью о том, что помолвлена. Затем она, как и большинство девятилетних девочек, совершенно выбросила все свои тревоги из головы. Когда Ануджа не помогала бабке на кухне, она играла со своими куклами. Постепенно тревоги сестры по поводу предстоящего брака улеглись, а я начала страдать от безделья. Было холодно ходить на базар либо вместе с отцом относить заказчикам вырезанные им из дерева вещи, поэтому я часто сидела у жаровни и читала Руми.

Последние две строчки меня озадачили. «Зачем любовь, коль скоро от нее ты, увядая, тихо умираешь?» Неужели моя любовь такая?

* * *

Наконец прибыл придворный в сопровождении семнадцати солдат и увез меня обратно в Джханси.

Странное чувство, когда хочешь быть одновременно в двух разных местах. Я уподобилась мореплавателю, который тоскует по земле в море и по морю – на земле. Мне было грустно, когда я целовала на прощание Ануджу и папу, но в то же время понимала: долг снова зовет меня на службу рани. А еще я соскучилась по моим дургаваси-приятельницам.

Я забралась на Шера, которому пришлось четыре недели простоять на конюшне у Шиваджи. Сестра протянула мне небольшую коробочку со сластями.

– Я приготовила ладду, – сказала она, – твою любимую.

– Спасибо, Ану, – поблагодарила я, прекрасно осознавая, что в следующий раз увижу сестру только на свадьбе. – Будь добра к пита-джи и слушайся дади-джи. Помнишь, что я тебе говорила?

Она кивнула.

– Я скоро приеду, – пообещала я.

Я разглядывала Джхалкари в теплом свете жаровни. За минувший месяц она исхудала и теперь выглядела не настолько похожей на рани. Во внутреннем убранстве дворца были видны перемены. Пока мы отсутствовали, по стенам зала рани развесили ковры, чтобы защитить дворец от холода. Пол был устлан еще более толстыми коврами из грубого войлока. Служанки поставили в комнату госпожи с дюжину жаровен. Дургаваси, разбившись на маленькие группки, сгрудились вокруг жаровен. Джхалкари и я уселись в дальнем углу зала, отделенные от остальных фонтаном, в котором теперь, в связи с приходом зимнего времени, не было воды.

– Где Кахини? – спросила я.

Глупышка, я все еще надеялась, что рани узнала правду и выгнала Кахини из дурга-дала.

Джхалкари, вернувшаяся за день до моего приезда, бросила на меня многозначительный взгляд.

– В покоях рани вместе с Сундари-джи.

– Значит, Сундари-джи так ничего и не сказала рани…

– А как она могла? Для подобного рода обвинений нужны доказательства. Без доказательств Сундари-джи рисковала потерять свою должность. Кахини это только бы порадовало. Случившееся уже стоило места лекарю рани. Когда госпожа спросила британского доктора Мак-Эгана о чуме, тот заявил, что ничего об этом не слышал. Рани тут же вызвала своего лекаря и потребовала сказать, где похоронены двое скончавшихся от чумы вестовых. Конечно, никаких вестовых на поверку не оказалось. Когда лекарь ничего вразумительного не смог объяснить, рани выгнала его за ложь.

Меня удивляло, что есть на свете люди, которые движутся по жизни, устраняя на своем пути все за исключением того, что представляет для них пользу. Утомляет ли Кахини постоянное разрушение? Не наводит ли все это на нее тоску? Даже Шива, Разрушитель Миров, сожалел о том, что пришлось испепелить Трипуру[80].

– В любом случае рани теперь не покинет своих покоев до самого рождения ребенка. Нас впускают к ней только тогда, когда госпожа сама пожелает лицезреть своих дургаваси.

– Она хоть знает, что мы вернулись?

Джхалкари несколько секунд молча смотрела на меня.

– Ты хочешь спросить, знает ли она о твоем возвращении? Лично меня госпоже лишний раз видеть незачем.

Уверена, что мои щеки стали цвета ткани моей ангаркхи, поэтому я спешно сменила тему разговора.

– А если родится девочка? – спросила я.

– Тсс, – строго шикнула на меня Джхалкари. – Даже вслух такого говорить нельзя. Родиться должен сын.

Тем же вечером рани вызвала меня к себе. Я надеялась встретиться с Арджуном, но двое мужчин на страже у двери, ведущей в покой рани, не были мне знакомы.