Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Но есть кое-что ценное в системах контроля высокого уровня, представленных дорсолатеральной ПФК, — капитанским мостиком. Это сознательный вид контроля. Он использует целенаправленное внимание для корректировки действий человека таким образом, чтобы они, в конечном итоге, принесли наибольшую выгоду. Он может справиться с сиюминутной привлекательностью, благодаря тому, что человек представляет себе желаемое будущее и то, как его можно достичь. И он может преодолеть истощение эго. Как уже упоминалось, лучший способ борьбы с истощением эго — изменить точку зрения на эмоционально окрашенную ситуацию и постараться интерпретйровать ее по-новому. Это значит, что вместо подавления эмоций нужно заняться обдумыванием сути проблемы, полагаясь при этом на программное обеспечение, уже установленное в дорсолатеральной ПФК… хотя оно и нуждается в обновлении.
Элис должна была восстановить связь между капитанским мостиком и мотивационными двигателями мозга — после того, как они годами были обособлены друг от друга. Она должна была спланировать свое выздоровление. Она должна была найти не просто помощь, а тот вид помощи, который подойдет именно ей. Она должна была мотивировать себя на то, чтобы посещать группу каждую неделю. И она должна была говорить о своих чувствах, несмотря на то что общение с другими женщинами ее пугало. Эти шаги требовали усилий, были результатом глубоких размышлений о проблеме и изменения точки зрения. Но ею двигало и желание. Нарушение пищевого поведения стало ее заклятым врагом. Она страстно желала «стать нормальным человеком, частью общества, начать поступать спонтанно. Проникнуться мыслью, что мое тело — это последняя вещь, которая волнует людей. И я могу нравиться людям просто потому, что я — это я». Мысль о том, что она может нравиться людям, на которой Элис себя неожиданно ловила после завершения групповой терапии, стала для нее почти что религиозным откровением (она тут же поспешила добавить, что совсем не религиозна). Это потрясающее чувство принадлежности, того, что «со мной все в порядке», — такое сильное изменение точки зрения, что его трудно себе вообразить. Элис с детства не любила себя.
Элис сделала то, что должны сделать все зависимые, чтобы преодолеть зависимость: она восстановила связь между желанием и высшими когнитивными функциями мозга. Она восстановила связь между мышлением и эмоциями. Важно то, что каждый человек должен найти собственные мотивы, а не следовать требованиям реальных или вымышленных людей. Много переживший и выстрадавший, он должен захотеть изменить свою жизнь и захотеть этого больше, чем еще одной дозы вещества или еще одного цикла действий, которые он выполнял столь долго. Только так синаптические связи между нейронами полосатого тела и дорсолатеральной ПФК можно возродить и укрепить. Только так объем серого вещества в регионах мозга, отвечающих за контроль, может восстановиться, причем не просто возвратиться к норме, а превысить ее средний уровень (как я описал в главе 6). Когда привычки теряют свою силу, когда синаптические связи восстанавливают старые и прокладывает новые маршруты между полосатым телом и корой, это не означает внезапного возвращения самоконтроля: самоконтроль меняет свой характер от наложения запрета до желания, от автоматического рефлекса до искреннего «хочу».
Глава 8
БИОЛОГИЯ, БИОГРАФИЯ И ЗАВИСИМОСТЬ
Связать биологическую основу зависимости с зависимостью конкретного человека непросто. Нейробиологические теории основаны на информации; полученной из сотен тысяч экспериментов; в каждом из которых участвовали десятки людей и были задействованы сложные технологии; требующие обработки большого объема числовой информации; включающей самые различные данные о каждом индивиде. Выявление тенденций и вычисление средних показателей — вот как науки о жизни пытаются осмыслить… мм… жизнь; включая самые незначительные изменения в нашем наиболее ценном органе; в мозге. Индивидуальный опыт — процесс почти противоположный: много размышлений о конкретных моментах своей жизни; когда кажется, что происходит нечто особенное и значимое. Анализировать опыт — значит осмыслять свои ощущения, а не комбинировать мириад данных, пока не выскочит что-то имеющее смысл. Это абсолютно разные виды данных. И хотя сейчас предпринимаются попытки получить отчет испытуемых об их опыте во время регистрации их мозговой активности, эта методология находится в зачаточном состоянии. Еще очень многое предстоит сделать.
Я попытался соединить наши научные представления о том, что происходит в мозге во время формирования зависимости и при выздоровлении, с личными историями людей, которые прошли через это. Я не сомневаюсь, что изменения мозга, наблюдаемые учеными, происходят в то же время, что и изменения, переживаемые людьми из плоти и крови. Как может быть иначе? В этой книге исповедуется серьезный подход к этому соответствию и к попыткам понять механизмы формирования зависимости путем ее внимательного изучения.
Прежде чем окончательно утвердить новый взгляд на зависимость, мы должны вернуться и еще раз обсудить то, как она понимается сегодня. Наша задача — разоблачить мифы и предубеждения и заменить их парадигмой, которая позволит взглянуть на зависимость более реалистично, не игнорируя ее биологические или психологические основы. Другими словами, мы должны точно установить, чем зависимость не является, а затем рассмотреть, чем она является.
Почему зависимость — не болезнь
В своем современном виде модель зависимости как болезни утверждает, что зависимость — это хроническая рецидивирующая болезнь мозга. Как таковая она характеризуется изменениями в головном мозге, особенно в полосатом теле, обусловленными регулярным захватом дофамина в ответ на прием наркотиков и других психоактивных веществ. Также она характеризуется изменениями в префронтальной коре, некоторые области которой, отвечающие за когнитивный контроль, утрачивают связи с полосатым телом и нередко часть синапсов по мере прогрессирования зависимости. Это значительные изменения. От них нельзя отмахнуться. И модель болезни — это единственная логически согласованная модель зависимости, которая действительно учитывает мозговые изменения, регистрируемые в сотнях лабораторных экспериментах, описанных в тысячах научных статей. Она, безусловно, объясняет нейробиологию зависимости лучше, чем модель «выбора» и другие ее соперницы. Кроме того, у этой модели есть и реальная клиническая польза. Она обосновывает чувство беспомощности, которое испытывают многие зависимые, и позволяет им избавиться от чувства вины и стыда, подтверждая, что они не в состоянии сами справляться со своим состоянием. И она объясняет невероятную устойчивость зависимости и подверженность зависимых срывам. Она даже демонстрирует, почему «выбор» не дает ответы на все вопросы: выбор управляется мотивацией, которая управляется дофамином, а дофаминовая система при зависимости предположительно повреждена (= больна).
Тогда почему нас не должна устраивать модель болезни?
Главным образом потому, что каждый опыт, повторенный достаточное количество раз по причине своей