Перед глазами вновь предстали те страшные, душу леденящие события. Мы с мамой сидим на кухне в ее маленькой и скромной квартирке в Петербурге, как вдруг входную дверь буквально сносят с петель и внутрь врываются трое — все мужчины. Ни на одном из них не было даже маски. Самоуверенные ублюдки думали, что ребенок не преграда.

Самый высокий и крупный из них направился к маме. Она кричала, просила, визжала, умоляла, чтобы этого не делали, чтобы они хотя бы не делали этого прямо там, на кухне, на глазах у маленького ребенка. Никто не стал ее слушать. Разве что один из них заверил ее в том, что ко мне они пальцем не прикоснутся. Мама немного успокоилась, но продолжала стоять на своем. Она не хотела, чтобы я видела это, а я была не в том состоянии, чтобы суметь закрыть свои глаза, которые просто выкатывались из орбит.

И тогда самый рослый из мужчин занес руку с колом для удара. Он пообещал маме, что это будет быстро. Она не будет мучиться. И когда этот самый кол пронзил ее грудь насквозь, я даже глазом не моргнула, а трое убийц поспешили ретироваться. Только когда за ними закрылось то, что когда-то называлось дверью, я с трудом смогла доползти до лежащей на полу матери. Она жадно глотала ртом воздух, а сердце еле слышно трепыхалось в груди, постепенно замедляя свой обыденный ритм. Ничего страшнее этого я не видела в своей жизни. Мать умерла у меня на руках, а последние слова, которые мне удалось разобрать даже сквозь чуть различимый шепот были: «Я люблю тебя, Лика. Скажи папе, что я люблю его.». Действительно, я не видела ничего страшнее в своей жизни. Даже когда эти изверги вгоняли кол в сердце мамы, даже когда они с выражением самодовольства на лицах посмотрели на меня, то ли в ожидании аплодисментов, то ли в ожидании просьбы не уходить и забрать меня вместе с мамой тоже, то ли в ожидании моих слез. Ничего этого они не дождались.

Как только сердце мамочки пропустило последний удар, я поняла, что ее больше нет, она никогда не вернется. Все было кончено. И только тогда жестокое чувство осознания, чувство потери нахлынуло на меня, распахнув свои невидимые руки и заключив меня в свои объятия, которые показались мне соленым морем боли и отчаяния. Дальше воспоминания обрывались по неизвестной мне причине, и я действительно была этому рада.

О том, что я помнила убийство матери во всех красках и подробностях, я не рассказывала никому. Даже папе, а Диме и подавно. Зачем тревожить свои и его раны? У нас их и так слишком много. Было.

Лидия. Все мои беды и несчастия из-за этой шлюхи! Даже то, что я родилась вне брака — это ее вина. Из-за нее папа пошел на ту роковую сделку с дьяволом, с Аликом. Из-за нее я не могла с ним увидеться вплоть до его смерти. Даже на похоронах меня не было из-за нее. Из-за нее отец составил это завещание. Из-за нее я вышла замуж за незнакомца. Из-за нее… я ЕГО потеряла.

Я могла бы попытаться забыть, закрыть глаза на все несчастья своего жалкого существования, которые произошли исключительно по вине этой расчетливой женщины, потому что я действительно полюбила ее сына. Я полюбила его так, как никого и никогда не любила в жизни. Он стал для меня всем, даже тем, чем и кем не мог стать. В нем уместились все те, кто когда-либо был мне дорог, нет, не в нем, а в моей любви к нему и его любви ко мне. Он стал моим солнцем, он стал моим небом, моим кислородом, землей, на которой я выросла и по которой ходила, водой, которая наполняла моря и океаны моей души, водой, которая выливалась из моих глаз слезами, которые опустошали мою душу, которая так стремилась найти то, что могло бы ее излечить. И она нашла, нашла ЕГО. И он стал для нее всем. Он стал миром, моим миром.

Как она могла забрать мой мир? Мое солнце и небо?!

— Лика! Лика, да приди же в себя! — кто-то очень сильно тряс меня, но я ничего не чувствовала, а лишь смотрела отсутствующим взглядом куда-то внутрь себя, точнее того, что от меня осталось.

— Давно она так? — спросил кто-то.

— Вот уже час, — ответил другой голос. — Как Ксюша?

— Сделали укол успокоительного — тут же вырубилась. Она в палате соседней. Охрана дежурит и в палате, и в коридоре. Здание окружено по периметру.

— Что будем с ней делать? — это был вопрос обо мне. Я моргнула и попыталась взять себя в руки.

— Ничего со мной не надо делать. Просто отвезите меня домой. Я хочу побыть одна, но не здесь. Дома.

— Лика, тебе лучше побыть здесь, потому что дома совсем небезопасно, — Кир дает советы. Пошел на х!

— Вы хотите, чтобы я сбежала прямо под носом у вашей сраной охраны? Спорим, я сумею?

— Дело не в том, сможешь ты, или нет! Тебя убьют на хрен, если мы сейчас куда-нибудь поедем! Знаешь, наверное, как Кеннеди убили?

— Плевать я хотела на все! Мне не важно убьют меня или нет. Димы больше нет, поэтому и мне особо за себя переживать не стоит, — Филипп схватил меня за плечи и снова начал трясти.

— Ты эгоистичная дура! Как ты можешь быть такой эгоисткой? Твой муж любил тебя, до сих пор любит! А ты просто так взяла и решила, что тебе чхать на все и вся? Нет, милочка! Не будет этого! — тут вмешался Кирилл и, к моему огромному облегчению, вырвал меня из рук взбешенного итальянца.

— Ты что, совсем с ума сошел? Мы ее еле с того света вытащили, а ты ее тут трясешь, как будто это в порядке вещей! — заорал Кирилл. Его голос отразился от стен палаты и добавил мне головной боли.

— Помолчи, Кир. Никакого вреда я ей не нанес. Она должна понять, чем ей грозит выход на улицу!

Все части, да, именно части моего организма стали болеть еще сильнее от встряски итальянского вампира, но мне действительно стало все равно. Я встала и направилась к двери, пока эти двое выясняли отношения. Но только я взялась за ручку, как почувствовала, что мои ноги подгибаются.

— Куда собралась? — первым опомнился Кирилл, который тут же оказался рядом и, взяв меня на руки, понес обратно на больничную кровать.

Я заплакала от бессилия. Больше так не могу. Я не вынесу этого. Все, кто когда-либо становился мне дорог, все, кого я когда-либо любила, неизбежно умирали. Точнее, их убивали. Может, во всем виновата я? Зачем вообще повесила на Лидию все свои беды? Это же вокруг меня вечно происходят несчастья. Может, мне и вовсе нельзя любить?

— Отвезите меня домой. Я прошу! — я зарылась лицом в подушку, чтобы парни не видели моих слез. Они и так от меня уже натерпелись. — Я знаю, что Диму не вернешь, но я хочу хотя бы побыть там, где я была счастлива с ним, пусть даже наше счастье было коротким и измерялось в каких-то жалких часах. Я хочу побыть там, где мы были вместе!

— Лика, нельзя… Пойми, наконец, что тебе грозит… — тут в комнату кто-то вошел, и Кирилл прервал свою нравоучительную речь.

— Сейчас мы поедем домой, Лик, — этот голос я узнала без труда. Савелий быстрым шагом преодолел разделявшее нас расстояние, поднял меня к себе на руки и, кивнув Киру и Филиппу, вышел из палаты. — Догоняйте, ребятки. Вертолет ждет ровно пять минут, а потом мы улетаем без вас. Вы двое головами отвечаете за Ксению, а об этой леди я уж точно позабочусь.