– Отрицать это было бы глупо, – усмехнулся капитан. – А можно установить, когда и кому она была продана?

– Но, Иван Семенович, – заныл метрдотель, – это очень сложный вопрос. Я пожилой человек, и память у меня не та, что прежде… И вообще вы же знаете, мы не любим создавать проблемы своим постоянным клиентам. У нас приличное заведение…

– Значит, создадите проблемы себе! – холодно произнес капитан, протягивая руку за бутылкой. – Ты, Профессор, не хотел возвращаться на нары? А придется!

– Что, очень серьезное дело?

– Куда уж серьезнее! Убийство, и не одно!

– Так бы сразу и сказали. – Профессор сразу успокоился. – В таком случае постараюсь вспомнить.

– Да уж постарайся, будь добр! Если надо, погляди в документах. Вы ведь учитываете продажи?

– Разумеется, учитываем. – Профессор изобразил на лице обиду. – Я же сказал, у нас нет никакого криминала! Но мне документы не нужны, у меня память хорошая, хоть я и пожилой человек…

Он еще раз взглянул на бутылку и уверенно проговорил:

– Пети Шампань, шато де Монтифо. Хороший коньячок, двадцать лет выдержки. Дорогой, конечно, так что в основном мы продаем его бокалами, по пятьдесят-сто граммов.

– Но здесь явно продали бутылку, причем на вынос!

– Совершенно верно. И купила эту бутылку женщина. Татьяна Романовна Холодцова.

– Татьяна Романовна? – удивленно переспросил капитан. – Директор школы?

– Совершенно верно, – подтвердил метрдотель, – она самая!

Капитан поблагодарил Профессора и покинул ресторан.

Через сорок минут капитан звонил в дверь трехкомнатной квартиры на улице Тимирязева.

Дверь почти сразу открылась, на пороге появился крупный мужчина средних лет с квадратными плечами и медно-красным квадратным лицом, в синем спортивном костюме и тапочках с выразительными собачьими мордами и длинными ушами. Взглянув на Зеленушкина, он гаркнул хриплым голосом:

– Кто? Зачем? По какому вопросу?

– Мне бы Татьяну Романовну, – ответил капитан, невольно вытянувшись, как на построении.

– Татьяна, к тебе! – рявкнул мужчина и удалился.

При этом он пытался идти строевым шагом, но ему мешали тапочки, которые то и дело соскальзывали с ног.

На смену мужчине появилась женщина лет сорока пяти, с темными волосами, уложенными вокруг головы в корзиночку, и губами выразительного малинового оттенка.

– По какому вопросу? – спросила она в точности как муж. – Имейте в виду, если по поводу зачисления в школу – я принимаю только у себя на работе…

– Может быть, мы все же пройдем в квартиру? – предложил капитан. – В коридоре как-то неудобно разговаривать… – Он покосился на двери соседних квартир.

– У меня нет секретов от общественности! – отрезала хозяйка. – Кто вы такой, чтобы я вас пустила в свою квартиру?

– Капитан Зеленушкин, – представился Иван Семенович и протянул удостоверение.

– Что же вы в коридоре стоите? Пройдемте в квартиру! – испуганно проговорила женщина и поспешно захлопнула за капитаном дверь. – Зачем же на лестнице?

Она провела капитана в свой кабинет. Это была просторная комната, заставленная книжными шкафами. На полках Иван Семенович разглядел тома Макаренко, Ушинского, Песталоцци и других менее известных педагогов. Татьяна Романовна села за стол, накапала себе валерьянки, торопливо выпила и обратилась к капитану:

– Что он на этот раз натворил? Говорите прямо, я должна знать правду, пусть даже самую страшную!

Капитан растерянно молчал, тогда хозяйка воскликнула, театральным жестом подняв руки:

– Он хороший, добрый мальчик! Все это – тлетворное влияние его приятелей, а также телевидения, радио и прочих средств массовой информации! Мы с мужем отдаем все силы его воспитанию! Вы же знаете, я дипломированный педагог, заслуженный учитель… – Она широким жестом указала на стену кабинета, увешанную дипломами в рамочках. – Но что мы можем сделать против всего этого разлагающего влияния? – Она всхлипнула, высморкалась и продолжила несколько простуженным голосом: – Он у нас поздний ребенок, а поздние дети – самые любимые. Скажите, а у вас есть дети?

– Извините, а при чем здесь мои дети? – удивленно переспросил Зеленушкин.

– Нет, вы скажите – есть у вас дети? – настаивала Татьяна Романовна.

– Вообще-то нет, – признался капитан. – Но я не понимаю, какое это имеет значение…

– Тогда вы действительно не понимаете! – воскликнула женщина. – Тогда мне очень трудно будет объяснить вам свои чувства…

– Татьяна Романовна, о чем вы говорите? – спросил ее капитан. – О каких чувствах?

– О материнских, конечно!

– При чем здесь ваши материнские чувства?

– Как при чем? Ведь вы пришли ко мне по поводу моего сына, Ромочки? Он опять что-то натворил?

– Нет, я к вам совсем по другому вопросу!

– Ах, по другому? – Женщина мгновенно успокоилась и неодобрительно взглянула на капитана. – Тогда что же вы мне голову морочите?

– Я вам ничего не морочил, – ответил Зеленушкин, – вы мне слова не давали вставить!

– Так по какому же вы вопросу? Имейте в виду, у меня очень мало времени, – она демонстративно взглянула на часы. – Я должна еще подготовить отчет о проделанной за год работе…

– Я должен задать вам вопрос по поводу бутылки французского коньяка, которую вы приобрели в ресторане «Солонка».

– Коньяка? – возмущенно воскликнула Татьяна Романовна. – Какого еще коньяка?

– Французского! – повторил капитан.

– Что вы себе позволяете? Я дипломированный педагог, заслуженный учитель, я не употребляю спиртных напитков!

– Бывает, что некоторые педагоги очень даже употребляют… – пробормотал Зеленушкин. – Но я не утверждаю, что вы этот коньяк лично употребили. Вы его купили…

– Ничего не покупала! – отрезала женщина, но глаза ее при этом подозрительно забегали. – У меня нет средств на покупку таких дорогих напитков!

– А у меня есть свидетель, который утверждает, что вы купили вот эту бутылку, – и капитан достал бутылку из портфеля.

– Эту я не покупала, моя у меня… – выпалила Татьяна Романовна и прикусила язык.

– У вас? – Зеленушкин привстал и уставился на нее, как гончая на зайца. – Что значит – у вас?

Женщина молчала, плотно сжав малиновые губы.

– Лучше объяснитесь, Татьяна Романовна! Иначе мне придется вызвать вас на допрос повесткой, причем я сделаю так, чтобы повестку вам вручили на работе, на глазах всего педагогического персонала!

Это было последней каплей. Татьяна Романовна сжала руки на объемистой груди и, задыхаясь от волнения, прошептала громким театральным шепотом: