— За ксиву разговор отдельный будет. Мы тебе ксиву дадим — а ты стопорить пойдешь.

— Да не, я в завязке. Забожусь на п…раса — не пойду.

— А что так то? Масть решил сменить?

— Нельзя мне начальник. В зоне — край!

Чтобы показать насколько край — блатной красноречиво провел ребром ладони по выпирающему кадыку

— Смотри… Ничего тебе не говорю ни да, ни нет. Найди меня… через два дня. Порешаем. И учти — если даже «да» — правила одни для всех. Идем не бомбить и не стопорить. Кого на мародерке поймаю — неважно кого, на первый раз в зиндан, на второй вон из отряда. Кого на чем худшем — на «мохнатом сейфе»[81] например — к стенке. Веришь?

Шалый сделал понимающую рожу — они это умеют.

— Понимаю, как не понять, гражданин казак. Мне сейчас не до того — отсюда бы смыться. А так готов… верой и правдой… и неправдой тоже если потребуется.

— Верой и правдой… Ну, поехали… Два дня — найдешь меня.

— Найду, гражданин казак — Митька привычно, с одного скока запрыгнул на пассажирское место — а вопросик можно?

— Можно, если не рассчитываешь на ответ.

— Судя по вам, уважаемый, вы при делах были?

Григорий завел двигатель.

— Почему — был? При делах и есть…

* * *

На обратном пути, высадив Митьку на окраине Молдаванки, Григорий сменил маршрут, резко свернув влево. Покатились под гору чистые, запруженные народом улочки, греки, евреи, столы с едой выставленные прямо на тротуар, одуряющий запах ранних овощей — сюда они первым делом приходят, через Одессу вся торговля с Востоком, а там, как орошение затеяли — круглый год можно выращивать. Машин здесь было немного — местный народ все более предпочитал здесь пешком или на конке, тем более что и улицы были вихлястые да ухабистые, только под человека да под осла. В этих местах можно было купить и продать все что угодно — причем греки часто торговали шире евреев.

На углу одной из улиц — а угол был острый — треугольником вперед выдавался построенный из кирпича с облицовкой армянским туфом самодовольного вида купеческий дом: обычный дом, на третьем этаже купец живет, на втором контора с приказчиками, на первом этаже торгуют, или образцы там какие. Над входной дверью — стальной, с решеткой, вывеска по-русски, по-гречески и по-арабски сообщала.

Торговый домъ Константин Григориадис и братья Оптовая торговля.

Над вывеской прямо к фасаду был прилеплен символ клана Григориадисов — два старомодного вида башмака. Длил свою историю клан одесских Григориадисов от деда нынешнего главы клана, который сбежал от очередной армянской резни, с несколькими монетами в кармане пристал к русскому берегу и поселился в Одессе, приноровившись по сапожному делу. Его сыновья приноровились уже по части торговой…

Несмотря на солидный и самоуверенный вид — особого потока посетителей видно не было — Григорий понаблюдал минут десять и за это время через дверь прошел только один человек: солидного вида господин с тросточкой. Григориадис занимался разными вещами… но Григория он должен был помнить.

Наконец — казак вышел из машины. Огляделся, заметил, как дальше по улице шелохнулась занавеска на втором этаже… у Григориадисов это дело будь здоров поставлено, похлеще полиции.

Но он собственно и не со злом сюда пришел.

Перейдя улицу, казак постучал по наковаленке висящим на цепи бронзовым молоточком.

Дверь солидно, неспешно открылась, на пороге стоял курчавчый молодой человек, здоровый и крепкий, как бычок — годовик в белой рубахе и североамериканских джинсах.

— Что угодно?

— Старших позови.

— Я за них.

Григорий прищурился

— Тебя, сынок, у мамы с папой в проекте не было, когда я на Востоке базары тер. Секешь поляну?

Восток… Когда начали осваивать ох, много лихих людей туда понагрянуло, а казаки — так они отродясь лише всех и были.

Молодой отступил

— Проходите, уважаемый. Ноги только вот здесь извольте вытереть.

У молодого за поясом оказался ствол, и у того что стоял за дверью — тоже — вот тебе и торговый домъ. Григория остановили, быстро, но тщательно обыскали.

— Ничего нет.

— Боитесь, что ли?

— Опасаемся, друг любезный, опасаемся…

У самой беленой стены стоял глава клана Константин Григориадис — только что не было, и вот он стоял. Официально Григориадисы торговали маслом, специями, винным уксусом и вином, все это было представлено в торговом зале в изобилии, бутылки — пузатые, темные, некоторые покрытые паутиной — лежали в стеллажах из дорогого темного дерева. Тут же был столик для клиентов из того же дерева, несколько стаканчиков — пробовать.

— Доброго тебе здоровья Константин — джан.

— И тебе не болеть, казак. Проходи, вина выпей.

— Вино, вино… одну беду несет оно…

— Ай, зачем так нехорошо говоришь, казак. Вино — кровь земли.

Григориадис не торговал вином для прикрытия — он и правду торговал вином. Но не только вином…

Вместе они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, прошли в богато обставленный кабинет. Обстановка была везде одинаковая — темное дерево, женщин в доме не было видно, они в другой половине, чтобы не мешать. В кабинете было несколько шкафов, в одном, за стеклом стояли книги, в другом — бутылки, все темного стекла, с вином. Явно — с хорошим вином.

Хозяин, явно рисуясь, прошелся в раздумье перед шкафом с вином, потер небритый подбородок, потом решительно открыл дверцу, и достал одну из бутылок. Бутылка была, как и положено, запечатана пробкой, а не как дешевое вино — крышкой. Это тебе не монополька какая…

— Вот это спробуем. Пять лет всего лежит, а букет — какой не у всякого пятнадцатилетнего встретишь…

— С вашего, Константин-джан?

— С моего, с моего, Григорий. Хозяйствуем помалу…

Григорий знал суть и смысл этой игры. Перед ним был выходец из бандитов, из бандитской среды — но выходец умный, нашедший в себе силы подняться над этим. От некоторых дел — как от скупки краденого — он отошел всерьез, от других — как от марафета — он отошел, как запретили всерьез[82], но давал на это деньги, финансировал. Григориадису было важно — прежде всего, для самого себя важно — подняться над всеми, показать всем желающим на это смотреть свой аристократизм и принадлежность к высшему обществу. Надо сказать, что сыновьям он категорически запретил заниматься любым преступным промыслом и отправил учиться.