Дело в том, что военные историки, краеведы и поисковики, которые тщательным образом исследовали тему «лесной дивизии», утверждают, что на самом деле это подразделение сформировал не генерал Болдин, а заместитель по политчасти командира 91-й стрелковой дивизии 52-го стрелкового корпуса 24-й армии (третий стратегический эшелон) полковой комиссар Николай Алексеевич Шляпин. 24—25 июля дивизия неудачно контратаковала противника в районе Ярцева на реке Вопи, понесла большие потери и вынуждена была отойти на восточный берег Вопи. Часть дивизии осталась за рекой. С ними остался и полковой комиссар Шляпин. Именно он собрал по лесам по ту сторону фронта разбежавшихся красноармейцев, сплотил мелкие группы, пробивавшиеся на восток, превратив сброд в подразделение РККА с твёрдой дисциплиной.

Писатель Василий Гроссман сохранил в своём журналистском блокноте 1941 года запись рассказа самого комиссара Шляпина, которая была недавно опубликована. В ней история создания «лесной дивизии» записана из первых уст сразу после прорыва из окружения. Когда дивизия отступила за Вопь, оставшиеся на позициях артиллеристы и бойцы стрелковых рот пытались организовать прорыв в районе деревни Мамоново. Но были окружены танками, которые быстро разделались с орудиями. Оставшиеся в живых ушли в лес. Шляпин собрал около 120 человек. Начал движение не на восток, где их поджидали немецкие заслоны, а на запад, вглубь лесов, чтобы там «лучше организоваться». По пути встретили ещё несколько разрозненных групп. Одна из них была довольно многочисленной. Как оказалось, это были части 134-й стрелковой дивизии (25-й стрелковый корпус) 19-й армии. До 7 августа, когда с запада подошла группа генерала Болдина, насчитывавшая до 100 человек, «лесная дивизия», разбитая на батальоны (их было пять), роты и взводы, совершила несколько боевых операций. Был сформирован штаб, политотдел, прокуратура, создана партийная организация. Когда в «лесной дивизии» появился генерал — заместитель командующего Западным фронтом, комиссар передал командование ему. А дальше произошла обычная история — имя настоящего героя было отодвинуто в сторону и на первый план выступила случайно оказавшаяся в нужном месте нужная фигура… Предполагаю, что генерал Болдин и сам в первый момент не понял, что произошло. Но потом с подменой смирился. А после, в мемуарах, следуя сюжету героической части приказа № 270, рассказал о подвигах «лесной дивизии», уже не упоминая своего боевого товарища комиссара Шляпина. Он знал, что тот не схватит его за рукав: в октябре 1941-го под Брянском Н.А. Шляпин в звании бригадного комиссара погиб, когда выводил из окружения группу бойцов и командиров. Многие из этой группы вышли к своим.

Выход группы Болдина—Шляпина из окружения зафиксирован донесением политотдела 19-й армии от 12 августа 1941 года: «10 августа 1941 г. в штаб армии явились 2 представителя от группы генерал-лейтенанта т. Болдина, находящейся в тылу противника. Командующий 19-й армией генерал-лейтенант т. Конев принял решение — перейти в наступление, прорвать оборону врага и соединиться с группой т. Болдина…»

В своих мемуарах генерал Болдин пишет о том, что Конев об этой операции не проронил ни слова. Действительно, ни в надиктованных воспоминаниях, ни в интервью, ни в разговоре с боевыми товарищами и с теми, кому доверял, маршал о Болдине и его группе даже мельком не упомянул. А ведь генерал Болдин вскоре станет заместителем Конева, когда того назначат командующим войсками Западного фронта и Болдин будет играть некоторую роль в прорыве из Вяземского окружения в октябре 1941-го. Значит, не стоило упоминать. Иногда, особенно когда изучаешь советский период истории, значение имеет не только то или иное слово, но и молчание.

О Хмельницком же Конев упоминает несколько раз. Когда обстановка под Витебском осложнилась до предела и штаб 19-й армии из Рудни распоряжением штаба фронта был перебазирован в район станции Кардымово, по пути в 34-й стрелковый корпус Конев встретился с генералом Ерёменко, который в то время был заместителем командующего войсками Западного фронта и отвечал за Витебское направление. «Он сказал, что уже побывал в 34-м корпусе и недоволен действиями комкора Хмельницкого, — вспоминал Конев. — В резкой форме Ерёменко совершенно необоснованно обвинил меня в том, что я лично не сумел остановить противника, который прорывается к Смоленску, обходя Витебск северо-западнее и одновременно обходя Оршу. Разговор был неприятный. Я дал Ерёменко отпор, заявив, что, если он считает необходимым, чтобы я лично пошёл в атаку, в этом отношении затруднений не будет, но для меня сейчас важно взять в руки управление прибывшими частями».

На той дороге они, два генерала, посмотрели друг другу в глаза и заговорили уже спокойнее. Они прекрасно понимали, что происходит вокруг. А через несколько минут на дороге появились немецкие танки и штабные машины были накрыты их огнём.

Здесь уместно предоставить слово самим свидетелям и участникам этой истории. А.И. Ерёменко вспоминал: «Мы с командующим армией выехали в передовые части. Он — под Витебск, я — на правый фланг, под Сураж, где действовала одна стрелковая дивизия. Связи с этой дивизией уже не имелось, так как она вела бой в окружении. В районе Колышки я встретил стрелковый и артиллерийский полки другой дивизии, которые имели приказ выдвигаться на Сураж. Гитлеровцы тем временем уже захватили этот населённый пункт, продвинулись к городу Велиж и заняли его. Правый фланг 19-й армии оказался открытым. Я приказал стрелковому и артиллерийскому полкам прикрыть рубеж Понизовье, Колышки, чтобы не допустить удара противника по открытому флангу армии, сам же вернулся в штаб, чтобы выяснить, как подходят войска.

Генерал-майор Рубцов доложил мне, что получен приказ, в котором для развёртывания 19-й армии указывался новый рубеж, отнесённый вглубь на 50—60 км. Приказ вносил страшную путаницу в управление войсками, так как некоторые дивизии уже вступили в бой, а теперь их нужно было отводить.

Я был удручён этим непонятным решением. Без всяких на то оснований врагу оставлялась территория в 50—60 км глубиной.

Телефонной связи со штабом фронта не было, и я, не медля ни секунды, выехал туда. Ещё не взошло солнце, как я уже был у маршала Тимошенко. Он только что лёг спать, но я его разбудил и доложил о странном приказе.

— Андрей Иванович, — сказал маршал, — видимо, произошло какое-то досадное недоразумение, прошу вас, поезжайте быстрее обратно и восстановите положение.

Я немедленно выехал в район Рудни…

Передвижение штабов, да частично и войск, происходило главным образом по магистрали Витебск—Смоленск, поэтому перехватывать части было легко.

Однако штаб 34-го стрелкового корпуса мы перехватить не сумели. Командир корпуса, оставив части под Витебском, отошёл со штабом на 60 км, как и было приказано. (Обратите внимание, как мудро писали свои мемуары маршалы. Даже такой прямой человек, как Ерёменко. Имя Хмельницкого, командира 34-го стрелкового корпуса, он не называет. Почему? Хмельницкий с лёгкостью, без последствий, вышел сухим из воды. Андрею Ивановичу дорогу он не переходил. Дело прошлое… А может, маршал Ерёменко, да и наш герой хорошо знали, к примеру, что Хмельницкий успешно служит по другому ведомству? Никудышный вояка и армейский генерал, он прекрасно выполнял приказы Лаврентия Павловича Берии… Вот тогда всё встаёт на свои места. — С.М.)