Редакторами газеты являлись талантливые журналисты А. Н. Николаев и И. И. Тарновский. Тираж ее был внушительным. Составляя вначале 25 тысяч экземпляров, он поднялся к 1916 году до огромной для периферийной газеты цифры — 80 тысяч экземпляров.[342]«Киевская мысль» стяжала популярность в широких кругах смелой позицией во время антисемитского дела Бейлиса.

Троцкий так характеризовал эту газету и свое сотрудничество в ней: ««Киевская мысль» была самой распространенной на юге радикальной газетой с марксистской окраской… Я писал в газете на самые разнообразные, иногда очень рискованные в цензурном смысле темы. Небольшие статьи являлись нередко результатом большой подготовительной работы. Разумеется, я не мог сказать в легальной непартийной газете всего, что хотел сказать. Но я никогда не писал того, что не хотел сказать. Статьи мои из «Киевской мысли» переизданы советским издательством в нескольких томах.[343] Мне не пришлось от чего бы то ни было отказываться. Может быть, не лишним будет сейчас напомнить и то, что в буржуазной печати я сотрудничал с формального согласия центрального комитета, в котором Ленин имел большинство».[344]

В этом фрагменте следует обратить внимание на несколько моментов. Во-первых, несмотря на заявление, что он ни от чего не отказывается, Троцкий, по сути дела, оправдывался перед читателем, то есть перед своими сторонниками начала 1930-х годов, участниками «левой коммунистической оппозиции», за «не вполне выдержанный» характер своих публикаций. Во-вторых, явно переоценивался радикализм «Киевской мысли», которой приписывалась «марксистская окраска», отнюдь ей не свойственная, и подчеркивалась «рискованность» его собственных публикаций в цензурном смысле (хотя какой риск был для него, находившегося в Вене, совершенно непонятно). В-третьих, выглядит странным указание на согласие ЦК, в том числе Ленина, на его участие в «Киевской мысли», если вспомнить враждебные взаимоотношения с Лениным.

В первые годы сотрудничества Троцкого в «Киевской мысли» его статьи были посвящены главным образом российской и европейской культуре, быту, идейным спорам. Лев вспомнил свой старый псевдоним «Антид Ото», которым пользовался в иркутской газете в начале века, и стал подписывать им свои материалы.

Иногда, очень осторожно, Троцкий пытался ввести в дискуссию понятия марксистского обществоведения, например, «исторический материализм». С известным оттенком иронии автор прислушивался к спору тех, кто возражал против «исторического материализма» с позиции веры, и тех, кто, не придерживаясь религиозных убеждений, все же не видел в марксистском учении способа найти «примирение и избавление» — но не от неизбежной смерти, а от гнетущего душу психологического раздвоения. «Да ведь этого для меня — не для интеллекта моего, для воли моей — страшно мало», — сокрушался, по его словам, один из ораторов по поводу материалистического понимания истории в парижском кафе.

Продолжением той же темы, но на более серьезном уровне, была статья с критикой религиозных философских теорий Д. С. Мережковского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева.[345] Отнюдь не следуя ленинской манере голословного бичевания неудобных философских теорий, которая проявилась в «Материализме и эмпириокритицизме»,[346] Троцкий стремился доказать бесплодие отечественных мистиков тем, что они крайне индивидуалистичны, не связаны с «великой наседкой» — массой, со стихийным религиозным творчеством. Он был оптимистичен в уверенности, что позитивное знание восторжествует. Разумеется, можно дискутировать о правоте той или другой стороны, характере и доказательности аргументации, но нельзя не принимать во внимание, что речь идет не о философском диспуте, а о газетной статье. Не опускаясь до проповеди прописных истин, Троцкий давал читателю понять свою приверженность материалистическому мировоззрению.

Многие статьи «Антида Ото» были посвящены конкретным событиям художественной жизни — литературным произведениям, выставкам изобразительного искусства и т. п. Они отличались великолепным слогом, убедительностью, по крайней мере внешней, непререкаемостью суждений и в то же время отличным, опять-таки, возможно, только на первый взгляд, знанием фактов, о которых шла речь. Среди этих работ выделялась большая статья «Мережковский», которая была опубликована в двух номерах «Киевской мысли».[347] Как и другим его публикациям в киевской газете, этой статье был свойствен критический, иронический, порой чуть ли не презрительный тон не только по отношению к самому писателю и философу, но и к его друзьям из кадетской партии. Пытаясь анализировать характер мистицизма Мережковского, Троцкий видел его особенность, как это ни покажется противоречивым, в его светскости. «В ожидании грядущего завета г. Мережковский не только постное приемлет, но и скоромненькое. И скоромненькое-то даже предпочтительно».

«Антид Ото» постепенно расширял сферу своих интересов, пользуясь сочувствием редакции. От отдельных областей творчества он переходил к общим рассуждениям по поводу усиления консервативных тенденций в интеллигентской среде. Троцкий высмеивал претензии некоторой части философов, публицистов и критиков на российскую «особую историческую миссию».[348]

В «Киевской мысли» Троцкий выступал и по другим вопросам — о причинах самоубийств, отличиях русского и американского быта, о зарождавшемся футуризме, о судьбах толстых журналов и т. д. Начинающему литературному критику Корнею Чуковскому он посвятил обширное эссе, в котором, отдавая должное эрудиции исследователя, жестко критиковал конкретные его оценки.