Оказалось, Бритая будет за прокуротора. Это который обвиняет.

И я сказал Огороднику: «Вот, все как до Мятежа устроилось». А он мне ответил: «До Мятежа у вас тут не особенно закон уважали. Вертели им как… – он русские слова вставил, я их не знаю, – …но хоть видимость была, дела шли как-то. Теперь вовсе нет никакого закона. Будем не по закону, будем по жизни разбираться. По-человечески». И вздыхает.

Что ему не нравится? Живем, как живем. А теперь настоящий суд будет. Это ж все по-настоящему! Как люди, как раньше! Чего ему еще надо? Я не пойму. Хороший он человек, но странный.

Погода с утра вроде бешеной собаки. Мечется. То дождь шел, то звездой нашей палило, очень жарко, я думал: может, выше пояса ничего одевать не надо. Потом решил, что вот, нет, я теперь олдермен, а олдермены голыми не ходят. Вдруг мороз сделался, снег пошел чуть-чуть, снег перестал, а мороз остался… Месяц вандемьер кончился, месяц брюмер уже совсем начался, снегу пора быть, это да, а солнышко – откуда взялось? Я не знаю. У нас погода еще до Мятежа совсем сбесилась, что-то мы с ней подпортили… Вот. Сейчас никак ее не угадаешь. Сидим мы, все руками ногами болтают, согреваются. Еще куревом согреваются, хотя куревом как следует ни за что не согреешься. Дым стоит ужасно густой.

Вот Фил Малютка к столу идет и говорит громко:

– Все! Короче, хватит галдеть, все сели на лавки.

Ну, все сели. Он тогда продолжает:

– Вот что. Огородник из дистрикта Станция поймал этого мерзавца, от которого столько наших людей к чертям раньше срока отправилось. Все в курсе?

По залу: «Бу-бу-бу-бу!» То есть, в курсе все. Вот.

– Надо было на месте задавить гаденыша, да вот руки ни у кого не дошли. Жалко. Но вздернуть его мы и сейчас можем запросто… Тюря, подонок, кончай жрать, ты что, жрать сюда пришел?!

Тюря унялся.

– Теперь такое дело. Огородник его взял, но просто так прибить не дает. Если б какой другой человек – уломали бы как-то. А Огородник – нет. Знаете откуда у нас харчи?

«Бу-бу-бу-бу!»

– Правильно, по большей части от терранцев. А это ихний человек. Поэтому надо уважить. Огородник сказал, хотя и дурь, но ладно… Он сказал: «Будем судить как люди, а не грызть, как зверье».

Малютка сделал пазузу. Глядит на всех. Понятно, чего хочет. Хочет словами своими и рожей своей показать, до чего же осел Огородник.

– В общем так. Сначала слово скажет прокурор, это будет Кейт Брусье. Потом скажет защитник, это будет сам Огородник. А потом послушаем этого говнюка.

– Чего его слушать, козла?

Это Вольф влез. Хочет он, наверное, показать, что вот мол, я тоже теперь большой человек. И Малютка ему отвечает:

– Положено.

Опять он сделал пазузу. Никто спорить с ним не стал, с ним вообще никто не спорит, он очень здоровый, и если врежет, то сразу в гроб… Вольф, понятно, молчит уже, ничего больше не спрашивает.

– Значит, это не все. У меня листок бумаги – вот он…

Точно! Листок старый, желтый, на обратной стороне чего-то написано. Наверное, от упаковки какой-то отодрали.

– …Там сказано попросту: виновен, надо повесить. И вот еще лайнрайтер зеленого цвета, ничего больше писучего я не нашел. Каждый, кто захочет по правде вздернуть вонючку, распишется. Каждый, кто не захочет, проволынит. Вот так. У нас тут двенадцать дистриктов. Слушайте правила игры: должно быть хоть шесть подписей на листке. Тогда – петля. Троих нет, это ладно, это мы потом разберемся. Значит, девять олдерменов всего… Я полагаю, там и будет девять подписей, вы же все – нормальные порядочные люди! Но на всякий случай говорю: шести хватит.

– А сам ты?

Это Хромой его спросил.

– Я не голосую.

– А может, вместо Трубы – ты?

– Нет, я сказал.

Хромой садится и бурчит себе под нос тихо-тихо, чтоб все слышали, но никто б его не прижучил: «Чистеньким хочет быть, терранцев за…»

– Рот закрой, Хаким. Все вам ясно?

«Бу-бу-бу-бу!» Ясно.

– Теперь пусть скажет Кейт…

– Подождите, мэр! У меня есть важное уточнение.

– Да, Огородник. Только живее, очередь не твоя.

– Простите, мэр. Я обращаюсь ко всем: поставки провизии с терранских складов не прекратятся, какое бы решение вы ни приняли. Терранцы помогают вам по божеским причинам, а не по политическим. И никто не угрожает отобрать пайки у Поселка, если Поселок проявит непослушание… У меня все.

– Это был действительно важно, Огородник. Но больше мы порядок нарушать не станем. Никто! Говорит один человек, и если заговорит второй, то я ему свинчу башку. И все говорят по очереди. Я сказал! А теперь, давай, Кейт! Давай, подруга.

– Сограждане! Да тут не о чем спорить, тут нечего обсуждать. Кто перед вами сидит? Скажите, кто сидит перед вами? Кровосос, дерьмо, убийца! Чего он хотел? Он хотел вас всех задавить, барахлишко забрать, поселиться тут и дальше разбойничать. Это гнилая душа. Может, он больной, может, он псих? Нет, никакой псих на такую военную кампанию не способен. И мы будем различать психа и злодея. Он, эта гадина, нормальный. Просто убийца. Или, может, кто считает, что он убогий и надо его пожалеть?

Она, наверное, и спрашивать ни у кого ничего не хотела, просто так сказала, а ей вот целых два человека ответили. Во-первых, Тюря:

– Да кого это волнует, псих он, или не псих!

И сам разбойник тоже ответил:

– Коротышка Бо психом себя не считает и дурковать не собирается…

Бритая Кейт сбилась, но ей помог Малютка:

– Заткнулись оба. И другим молчать!

– …Так вот, сограждане, он несет полную ответственность за все свои дела. Вспомните, сколько бед от него: двадцать пять человек сгинуло! И каких людей! Мой брат, Капитан, Петер со Станции, Мартышка-Ахмед, Яна из заводских, Протез, Гвоздь, Бобер, Сало, Мойша Кауфман из Центра, а от Трубы вообще никого не осталось… Помните об этом! Сколько исправных домов сгорело! Сколько народу побито-покалечено, и ни на работу, ни в дозор не выйдет. Где Рахиль? Лежит со сломанной ногой. Где Сэм с Холма? Два пальца у него оторвано, кровью исходит Сэм. Где Болгарин? Лежит Болгарин, харкает краснухой…

– А что, подох Протез? Правда? – новенький спросил, который Шляпа.

– Да, ваш товарищ умер. А ты не перебивай меня, Шапка. Умный выискался – перебивать.

Новенький замолк, тут даже мэрово слово не понадобилось. Интересно, как его лучше называть: Шапка или Шляпа? Я все равно буду его Шляпой называть. Шляпа – лучше, звончее. Если, конечно, не обидится и сам не скажет называть его Шапкой.

– …В общем, напрасно я тут, наверное, разоряюсь. Вы же и без того все понимаете: надо гадину раздавить. Смерть гадине!