Струге в деле. Значит, он все-таки зацепился за дело Пермякова. Незаконно зацепился, прав на то у него нет, однако рискнул засветиться даже в злачном для него месте. Зинкевич сейчас в руках прокуратуры, а это означает, что вскоре у надзирающего органа будут все фигуранты, но ни одного, кто мог бы дать прямые свидетельские показания. «Локомотив говорил с тем-то», «Яша Шебанин делал тому-то так-то» – и ни одного, кто утверждал бы что-то от первого лица. Но ментам хватит и этого.

Расставшись с Бобыкиным, Яша решил, что для первого раза достаточно. Большего и не надо. Все задержаны, уговорены и приобщены к делу. Оставался Кусков – самая главная проблема. Теперь, когда они не общались уже почти два месяца, нельзя было быть уверенным ни в чем.

Яша вернулся «домой» и встретил на площадке троих синюшного вида мужиков. Разглядеть их было трудно – в подъезде была такая же тьма, как на улице, но Яша был уверен, что это прибывшие на известный им адрес трое алкашей. Мужики дышали, как скаковые лошади после финиша, и по всему было видно, насколько тяжело им дался подъем на одиннадцатый этаж.

«Какого черта? – подумал Шебанин. – Есть же лифт». Но тут же понял, что подъем пешком не так уж необдуман. Теперь, если идти сверху вниз, можно собирать все выставленные у мусоропровода бутылки. Бросать бутылки в шахту при всеобщем обнищании масс – это невиданное свинство. Сам Яша Маришины бутылки всегда ставил у шахты. Кому нужно – приберет.

– Что хотели?

– К Верке. А ты кто?

– Конь в пальто. Две минуты, и вас тут нет.

На самом деле хватило и тридцати секунд.

– Что за быки? – справился, разуваясь, Локомотив.

– Никого не слышала.

– А чего они под дверью стоят?

– А я знаю? – возмутилась Маришка. – Не нравится – милицию вызывай…

– Я тебе сейчас язык отрежу! – пообещал Шебанин и скосил взгляд на туфли у порога. На улице целый день моросил противный дождь, подошвы со шпильками сверкали, как зеркало. Локомотив издал гудок.

– Я же тебе говорил, чтобы из дома не выходила?!

– И не выходила!

Взяв туфли за носки, Яша выбросил их на середину комнаты.

– Вот ты мне скажи, на хрена полировать туфли со вчерашней пылью?

– А что, они грязными должны стоять?!

Яша взорвался.

– Ты не оскорбляй мой разум, мать твою, тещу мою!.. За десять лет совместной жизни я ни разу не видел, чтобы ты обувь загодя в порядок приводила!! А тут нате, хрен в томате! Вытерла чистые вчерашние туфли!.. Грязь ты смывала с чоботов своих!! Где была?! Не гневи меня, дура!!!

Пришлось давать показания. Марина выходила в восемь вечера, чтобы купить пива и выпить в ближайшем кафе коктейль «Скандинавский».

– Идиотка!..

– Конечно, идиотка!! – взвилась Мариша. – Был бы муж академик, называлась бы академшей! А так, да, идиотка!

– С кем разговаривала?!

– Да ни с кем!..

– Хорошо. – Яша выпрямился. – Слушай меня внимательно, кронпринцесса шведская. Если ты с кем-нибудь встречалась, нам нужно уйти. Но если ты продолжаешь утверждать, что тебя никто не видел, хотя я почему-то уверен в обратном, мы остаемся. Но если в ближайшие часы в этот адрес постучат «двое в штатском – двое в форме», то первой, кого я выброшу из окна, будешь ты. Ничего, что этаж одиннадцатый, с тобой все равно ничего не случится. У тебя сотрясаться нечему, так что ноготь сломаешь, да и всех дел. А в следующий раз мы встретимся в году эдак две тысячи двадцать третьем. Устраивает?

– Чтоб ты сдох со своими делами каторжанскими!! – взревела истеричным голосом Маришка и пошла в коридор надевать туфли. – Жизнь, как у Дуси Ковальчук!! Направо пойдешь – погибель, налево пойдешь – хана!

Продышавшись сквозь ноздри, Яша с ужасом подумал о том, что сделал бы сейчас, окажись во хмелю. В этой жизни, чтобы добиться правды, приходится разводить на показания даже собственную жену!

– С кем базарила в кафешке?!!

– Я к Вике Кусковой ездила!! Что мне, дома сидеть?!!

– Вот куропатка… – только и смог выдавить Шебанин. – Ты что, специально, что ли?.. Его менты пасут, я от них же бегаю, как целка на «субботнике», а она к его сеструхе в гости заглядывает…

Дождавшись, пока жена обуется, Яша щелкнул разболтанным замком и отворил дверь.

И на него из темноты обрушился страх…

Пащенко едва не выронил ручку, когда в его кабинет ураганом ворвался Быков.

– Вадим Андреевич, искра пошла!!

Выслушав его, зампрокурора тут же выдернул из ящика стола ежедневник и стал листать его со скоростью, с какой бывалые работники сберкасс вручную пересчитывают деньги.

– Земцов? Саша, ко мне пришел мой следователь по делу Рожина. Ему только что звонила сестра Кускова Виктория. У нее в гостях побывала жена Локомотива, которая, взяв клятвенное обещание молчать, рассказала, что Шебанин и она никуда не уезжали, а живут на съемной квартире неподалеку от вокзала.

– И что, адрес есть? – не веря информации, растерянно уточнил Земцов.

– Адреса нет, но, когда они вышли покурить на балкон, Шебанина сказала Кусковой, что курить ей теперь приходится прямо на кухне. Мол, с детства боится высоты и смотреть на землю с одиннадцатого этажа ей тошно. Если я не ошибаюсь, около вокзала у нас только одна высотка – двенадцатиэтажный одноподъездный дом, как раз напротив транспортной прокуратуры.

– Я понял, Вадим Андреевич, – решительно покачал головой Земцов. – Я понял.

И положил трубку.

– Черт! – вырвалось у него, когда он посмотрел на часы. – Где я сейчас людей найду?!

Снова сорвав трубку, он секунду сидел неподвижно, а потом, услышав знакомый голос, встрепенулся:

– Сурнин? Ты здесь?! Уже неплохо… Кто еще в отделе?

Старший опер ответил, что из всех только он и два стажера из школы милиции, которые еще не дошли до того рубежа службы, когда идти домой гораздо интереснее, чем обезоруживать бандитов.

– Ладно, пусть так… – Земцов растер лицо. – Улица Толбухина, дом двенадцать. Сидеть у подъезда и «встречать» всех, кто будет входить в дом. «Встречать», но не «принимать». Локомотива в лицо ты знаешь. Если он будет входить, а не выходить, к нему не приближаться. Если же будет адрес покидать… Черт, все равно не суйтесь! Я сейчас буду СОБР вызывать. Все, бери машину и выезжай!..

И тут же позвонил в «дежурку» спецотдела быстрого реагирования и приказал подтягиваться к адресу.

Сурнин с двумя юными милиционерами прибыл к дому, когда улицей полностью завладела ночь. И понял, что все гораздо сложнее, нежели представлял ему Земцов. Фонарь у подъезда светил так тускло, что, стоя прямо под ним, нельзя было пересчитать мелочь.