— Пожалуй, уже года три, — поискав глазами ответ на потолке, протянул Самусев. Адвокат удовлетворённо кивнул.

— Ваша честь, — он повернулся к Ирине Максимовне. — Прошу приобщить к делу характеристику на полковника таможенной службы Сергеева, подписанную начальником таможни Самусевым совсем недавно, в прошлом году. Почитаешь, так Андрея Александровича наградить хочется! Он и организатор, и мотиватор, и с личным примером всё в порядке! Кстати, имеется почётная грамота. Вручена полтора года назад. Полюбопытствуйте — за выдающийся вклад в дело защиты экономических интересов… и так далее. Так, когда же лукавил господин Самусев? Полтора года, год назад или сейчас?

Самусев с ненавистью уставился на Валерия Иосифовича. Его щёчки густо запятнала нездоровая краснота. Проигнорировав речь адвоката (ей-Богу, достойную знаменитого Плевако), Евгений Игоревич обратился к судье:

— Ваша честь, Сергеев неоднократно позволял себе оскорблять в присутствии подчинённых и… и… и мою персону лично!

Я уже с трудом сдерживал смех. Убогость аргументации слишком явно бросалась в глаза. Нелепости ситуации добавила Шкурдодо, которая внезапно поднялась с места и отчеканила:

— Управление полностью поддерживает позицию Авиационной таможни!

— Достаточно, — обессилено махнула рукой Ирина Максимовна. — Следующий!

Следующим свидетелем вызвали Вакара. Ростислав Тихонович не стал терять время на рассказы о том, где и при каких обстоятельствах я умудрился подвергнуть его грубым оскорблениям, а сразу взял быка за рога:

— После того, как Педосина перевели в другую таможню, отделом руководил Сергеев. Вплоть до своего увольнения. Так вот, за это время все показатели по административным делам и платежам резко упали!

— У нас, Ваша честь, иные данные, — Валерий Иосифович с гаденькой улыбочкой извлёк из своей папки лист бумаги. — Также прошу приобщить, тык скыть… Это отчёт таможни в управление о неуклонном росте всех показателей за последнее полугодие.

Вакар вытянул шею на максимально возможную длину, пытаясь заглянуть в содержимое документа. Ирина Максимовна потратила ровно минуту на изучение отчёта.

— Подписано Вакаром, — она продемонстрировала текст и таблицы Ростиславу Тихоновичу со своего места. — Ваша подпись?

— Подпись моя, — нашёлся Ростислав Тихонович. — Но я отправлял отчёт на основе данных Сергеева. Похоже, он ввёл меня в заблуждение.

— Не подозревал, что вас так просто ввести в заблуждение! — не удержался я.

Вакара выгнали из зала суда ещё быстрее, чем затравленного и униженного моими нападками бедолагу Самусева.

Наконец, настало время последнего свидетеля. В зал бочком прокрался Михаил Владиленович Педосин. Оказавшись перед уважаемым судом, Пепа рефлекторно засветился счастьем и отбил глубокий поясной поклон. Затем, вытянувшись во фрунт, он верноподданнически выпучил глаза.

— Что вы можете показать по делу? — устало спросила Ирина Максимовна. Очевидно, её изрядно утомили свидетели, вызванные представителем ответчика.

Пепа повёл своё повествование в элегическом ключе:

— Когда я только поступил на службу в Авиационную таможню, то первым делом представился её начальнику — Вениамину Игоревичу Самусеву. Я был поражён… Встреча с таким человеком оставила неизгладимый след в моём сердце. Его речь, осанка, высочайший профессионализм… Несколько дней, да что дней, месяцев я ходил под впечатлением! Как во сне!

«Ты до сих пор во сне!» — зло подумал я.

— Ближе к делу! — поморщилась Ирина Максимовна.

— Я как раз подхожу к сути дела, — заторопился Пепа. — Так вот, когда я услышал, что Сергеев позволяет себе неуважительные высказывания в отношении Вениамина Игоревича, то…

Педосин широко развёл руки, как бы давая понять, что у него нет слов, достойных выразить образовавшееся возмущение.

— Вы меня не слышите! — повысила голос Ирина Максимовна. — Что конкретно вы можете показать?

— Конкретно? Пожалуйста! — у Пепы в рукаве был припрятан ещё один козырь. — Сотрудники отдела жаловались мне — в разговорах с ними Сергеев использует нецензурную брань!

«Что есть, то есть! — снова подумал я. — Наших орлов порой без мата на подвиг не поднимешь!»

— Какие сотрудники? — вмешался Валерий Иосифович. — Назовите!

— Я недолго служил в Авиационной таможне, — Пепа замялся. — Все фамилии не успел запомнить.

— Так! — Ирине Максимовне надоел этот балаган. — Можете идти. Других свидетелей нет?

— Был ещё один, — промямлила Лосева. — Лев Антонович Юриздицкий. Но он не смог прийти. Ему м-м-м… сделалось плохо.

— Кто ещё желает что-нибудь добавить?

— Я, если позволите, — подняла руку Шкурдодо. Она приняла позу памятника Кутузову у Казанского собора и нараспев продекламировала:

— Управление полностью поддерживает позицию Авиационной таможни!

— Переходим к прениям, — оборвала её Ирина Максимовна.

После недолгих препирательств между Лосевой и моим адвокатом, судья удалилась в совещательную комнату.

— Если хотя бы одна зацепка в законе, — вздохнув, прошептал мне на ухо Валерий Иосифович. — Такие свидетели, с позволения сказать, со стороны ответчика — мечта для любого истца. Неужели таможней всегда руководили подобные индивидуумы?

— Разумеется, нет! — я покачал головой. — До появления юриздицких-педосиных у кормила находились вполне достойные люди. Да и эти австралопитеки где-то в глубине души, наверняка, сохранили какие-нибудь человеческие качества. Вся беда в контрактной системе. Хочешь заключить контракт на новый срок? Готовься совершать подлости, низости, ползти по трупам. Не все, конечно, такие, но ярчайшие представители золотой роты прошли сейчас перед вами. А если припомнить кое-какие факты из моей биографии, то и я, на самом деле, недалеко от них отдалился…

— Встать, суд идёт! — отважно выкрикнула девушка — секретарь. Присутствующие задвигали стульями, поднялись.

— Прошу садиться, — разрешила Ирина Максимовна. Её заключительное слово было убийственно коротким. Как и ожидалось, оно не принесло мне ничего хорошего. Не к ночи упомянутый Шемяка здесь не причём. Закон есть закон. Что тут поделаешь? Как прикажете держать людей в узде? Каждый, имеющий на руках срочный контракт, должен постоянно помнить о дамокловом мече возможного скорого увольнения. В противном случае начнётся невообразимый хаос! Любой нахал, вот так, походя, сможет беспрепятственно обсуждать приказы забронзовевшего руководителя! А самое ужасное — исчезнет страх. Человек начнёт открыто высказывать свои мысли, спорить, не соглашаться. Это вместо того-то, чтобы угодливо гнуться перед самусевыми и ежедневно участвовать в репетициях подобострастного хора лизоблюдов! Разве можно допустить такое? Ни в коем случае…

Мы с Валерием Иосифовичем вышли на улицу. Шкурдодо и Лосева что-то оживлённо обсуждали. На меня они даже не взглянули. Зачем? Отработанный материал.