В тот же день, 14 декабря, петлюровцы вошли в Киев. Войска проходили по городу молча, организованно, стройными рядами, под желто-голубыми украинскими флагами, на папахах алели красные ленты и красные банты на шинелях. Все-таки новая власть считала себя «социалистической».

Уже в день падения Киева на улицах города началась настоящая охота за офицерами и юнкерами. Сам Петлюра и его сподвижники впоследствии заявляли, что никогда не отдавали приказов убивать белогвардейцев. Однако мемуаристы отмечают, что жестокость и кровожадность петлюровцев, как и ужасы террора в целом, превосходили «даже то, что в последнее время приходилось наблюдать в Советской России. Офицеров в форме убивали на улицах Киева как собак».

Расстрелы, сообщает один из очевидцев, «производились исподтишка, украдкой. Встретят на улице русского офицера или вообще человека, по возрасту и обличью похожего на офицера, выведут на свалку, пристрелят и тут же бросят. Иногда запорют шомполами насмерть, иногда на полусмерть. Во время междуцарствия, когда Петлюра ушел из Киева, а большевики еще не вошли, было найдено в разных частях города около 400 полуразложившихся трупов, преимущественно офицерских». Был убит и генерал Келлер. Его вместе с двумя офицерами повели в тюрьму, а по дороге то ли расстреляли, то ли закололи штыками…

На два месяца Киев оказался в руках украинских социалистов-самостийников. Популярный в начале XX века поэт Владимир Мятлев, автор эпиграмм и стихотворных памфлетов, так описывал те «киевские дни»:

О том, что делал Блюмкин в то время, когда над Украиной реял желто-голубой флаг, он сам рассказывал кратко в автобиографии: «При правительстве Директории, в период диктатуры кулачества, офицерства и сечевых стрелков, я работал для восстановления на Украине Советской власти. По поручению партии организовал совместно с коммунистами и другими партиями на Подолии ревкомы и повстанческие отряды, вел советскую агитацию среди рабочих и крестьян, был членом нелегального Совета рабочих депутатов Киева».

На самом деле в украинском левоэсеровском подполье ситуация была совсем не простой. Шла жаркая дискуссия — создавать единый фронт борьбы с коммунистами или нет? Судя по всему, Блюмкин был категорически против этого союза. Пройдет всего три месяца, и он кардинально изменит свою позицию, но тогда…

Как можно судить по дошедшим до нас отрывочным сведениям о деятельности Блюмкина в это время, он ездил по украинским городам с целью создания подпольных ревкомов и установления связи между различными подпольными партийными организациями. На Украине Блюмкин жил под именем Григория Вишневского. Его настоящую фамилию знал только Николай Андреев и еще один человек — левый эсер Иван Алексеев-Небутев (во всяком случае, так он утверждал).

Во время немецкой оккупации Украины и при Директории Алексеев-Небутев находился на нелегальной работе в Одессе, Киеве, Жмеринке. В 1922 году в Москве были изданы его мемуары «Из воспоминаний левого эсера (Подпольная работа на Украине)», в которых автор приводит немало ярких подробностей о той обстановке, в которой тогда проходила подпольная жизнь революционеров. Вот, к примеру, как он описывает квартиру в Киеве, где тайно жили несколько эсеровских боевиков:

«В комнатах табачный дым — не продохнуть. На полу плевки и окурки. Некоторые из них успели пожелтеть от времени. На столе своеобразный винегрет. Здесь смешались в одну кучу — селедка, огурцы, яблоки, книжки и газеты. Этот художественный пейзаж дополняют неубранные кровати, из-под которых торчит грязное белье, уживающееся в соседстве с еще более грязными и мокрыми сапогами…

В этот день они все были голодны… Я дал им семьдесят рублей. И вот начался подлинный Содом. Крики и визг, спор — кому идти за хлебом. Тянут жребий!

И это подпольная квартира революционеров — думалось тогда».

Трудно сказать, насколько бывший подпольщик был искренен в своих оценках почти пять лет спустя, когда его книга издавалась в стране, где у власти стояла партия, фактически разгромившая левых эсеров. Но тем не менее картина впечатляющая.

С Блюмкиным Алексеев-Небутев встретился позже, уже после того, как к власти пришла Директория. Случилось это в Жмеринке, где левые эсеры готовили выступление против петлюровцев. Однажды из Киева «на усиление» прибыли несколько боевиков, и среди них Блюмкин. Алексеев с Блюмкиным должны были выступать на большом митинге железнодорожников. Блюмкин призывал рабочих не сдавать оружие — тогда власти Директории под угрозой расстрела требовали от населения его сдачи. Блюмкин, по словам Алексеева, «говорил долго, красиво, резко и удачно».

Потом состоялись выборы в подпольный ревком. От левых эсеров в него выбрали Блюмкина и Алексеева. В него же вошли и коммунисты. Блюмкин возражал против этого. Теоретический спор быстро перешел на личности. Блюмкин имел от ЦК широкие полномочия и требовал, чтобы те, кто допустил коммунистов в ревком, уехали в Киев. Но его не поддержали. Тогда ему пришлось уехать самому.

Любопытно, что в этой истории они оказались «по разные стороны баррикад» с Николаем Андреевым. Он-то и занял место Блюмкина в подпольном ревкоме Жмеринки. В том же 1919 году Андреев умрет на Украине от тифа.

Жмеринская история происходила, по-видимому, в январе — феврале 1919 года. Во всяком случае, восстание готовилось на 16 февраля 1919-го. Как видно, в то время Блюмкин был негативно настроен к возможности сотрудничества с коммунистами. Действительно, несмотря на общего врага, недоверие между коммунистами и эсерами возрастало. Алексеев-Небутев рассказывает такую историю. Их организация нуждалась в деньгах. Тогда он предложил отправиться в Одессу и, представившись участниками коммунистического подполья, получить средства у тамошней мощной организации большевиков. Были изготовлены фальшивые документы, и Алексеев-Небутев пустился в путь. Впрочем, из этой затеи ничего не вышло — подпольщики-коммунисты что-то заподозрили и денег ему не дали.

Пятого февраля 1919 года части Красной армии заняли Киев. Знаменитый финал «Дней Турбиных» Булгакова[23], когда все главные герои наблюдают из окна своей квартиры с «кремовыми шторами» вхождение в город красных: