— Я сказал жене, что мне надо уехать. Она категорически была против. Она предположила, что это какой-то очередной шантаж Алены. Но я очень испугался. Я позвонил еще раз, но никто не взял трубку… было занято…

— Занято?

— Я сам удивился. Позвонил еще раз… Я представил себе, что она лежит без сознания и не может дотянуться до аппарата.

— Вы поехали?

— Да, я поймал такси… У меня был свой ключ. Кстати, вот, я его хотел возвратить… наверное, лучше вам, да?

— Продолжайте.

— Я поднялся наверх, я позвонил… никто не открыл. Это совершенно ужасно, не дай вам бог… Я увидел, что она лежит… Трубка телефона у нее в руке. Дальше я действовал буквально бессознательно.

— Что вы делали?

Лидочка поняла, что Шустов продолжает записывать.

— Я взял трубку и положил ее на место.

— Почему?

— Не знаю. Но помню, как вытер отпечатки пальцев.

— Вы боялись, что вас заподозрят?

— Это наивно, но мне казалось… я был в шоке… мне казалось, что если убрать все следы моего пребывания там, то обо мне не вспомнят. Ведь мало кто видел, как я сюда приходил.

— Дальше.

— Дальше я стал искать, куда сложить все, что связано со мной. Там были мои фотографии, даже мои часы, которые она хотела отнести в починку, наручные часы… там были мои книги, две книги, я как-то занимался у нее. Потом я пошел в ванную, взял свою зубную щетку и пасту. Я очень чистоплотный человек и не выношу, когда кто-то пользуется моими вещами, и сам не люблю чужих вещей… моя щетка для волос… Я брал только свои вещи, клянусь вам.

— Этим вы ввели в заблуждение следствие.

— Но я был в шоке!

— А потом?

— Потом я ушел. Я положил все в шкатулку, которая стояла на комоде, и ушел.

— Но почему именно в шкатулку?

— Потому что я увидел ее, когда искал, куда же мне положить свои вещи.

— А Елена Сергеевна лежала там?

— Конечно, она лежала. Я старался не смотреть на нее. Я же понимал, что она сделала это нарочно, чтобы отомстить мне за то, что я не хочу на ней жениться. И потому мне надо было перехитрить ее — стереть следы. Да, это не очень хорошо, но это не преступление, и вы никогда не докажете, что это преступление…

— Я не собираюсь доказывать. Этим займутся другие. Я лишь веду дознание, — сказал Шустов. — И меня интересует: когда вы были в первый раз в квартире в тот вечер и Алена выразила желание покончить с собой, вы ничего не подкладывали в коробку с ее снотворным?

— Зачем? Я вас не понимаю…

— Хорошо, к этому мы еще вернемся.

— Что это значит?

— А когда вы приезжали ночью, вам показалось, что она мертва?

— Не показалось! Я пощупал у нее пульс! И сердце… она уже начала остывать.

В кабинете воцарилась тишина. Скрипнул стул…

— Гражданин Осетров, — сказал Шустов после долгого молчания. — Я не буду вас задерживать, хотя, с моей точки зрения, вы остаетесь подозреваемым. И надеюсь, что вы не вздумаете скрываться.

— Боже упаси. А что, есть подозрения, что Алена не покончила с собой?

— Я этого не знаю.

Опять пауза. Потом голос Шустова:

— Я попрошу вас подписаться внизу каждого листа.

— Конечно, конечно… Но если вы думаете… то вы ошибаетесь. Я не могу сказать, что в последние месяцы ее любил, но я очень хорошо к ней относился, и ее смерть… ее смерть для меня потрясение.

— Вы можете идти.

— Ах да, я совсем забыл. Я принес шкатулку. Это же чужая шкатулка. Она вам может пригодиться, как вещественное доказательство. Сейчас достану… такой неудобный рюкзак… Вот она! Держите. Это единственная чужая вещь, которую я взял в квартире у Алены.

— Хорошо, — равнодушно произнес Шустов. — Я выдам вам расписку.

— Не надо, зачем?

— Такой порядок.

«Сейчас он уйдет, — подумала Лидочка, — я войду в кабинет и смогу наконец увидеть эту злосчастную шкатулку. Если это та самая шкатулка. Только пустая…»

Осетров вышел, ссутулясь, быстро пошел по коридору, не взглянув на женщин, которые с нетерпением ждали очереди войти в кабинет. Они были возбуждены и полны любопытства, словно только что возвратились с боя гладиаторов и теперь хотели поделиться с императором Калигулой своими впечатлениями.

* * *

Убегая от Шустова, товарищ Осетров в волнении не подписал акта о сдаче вещественного доказательства в виде шкатулки карельской березы, полированной, имеющей потертости и царапины, размером тридцать на двадцать четыре сантиметра при высоте в шестнадцать сантиметров. Внутри шкатулка неполированная, пустая, без следов пребывания в ней каких-либо предметов.

Женщины, набившиеся в маленький кабинет, рассматривали шкатулку. Роза клялась, что в семь вечера такой шкатулки у Осетрова с собой не было — она бы увидела. А Инна Соколовская, которая тут же принялась поливать из графина цветы, будто они могли высохнуть от присутствия Осетрова, разумно заметила:

— Твой Осетров шкатулку заранее приготовил и в рюкзак поместил, о чем это говорит?

— А о том, — ответил Шустов, который задним числом оформлял протокол сдачи шкатулки, — что, уходя из дома, он был убежден, что придет и все мне честно изложит. А как вошел в кабинет, то его охватило обычное для преступников чувство — желание не сознаваться.

— Не только для преступников, нам об этом еще Муромский читал, в психологии судебной психиатрии, даже свидетелями овладевает страх, и они начинают отрицать очевидные вещи, даже факты, которые не должны им повредить.

— Надо стены красить другим цветом, — заметила Роза. — Такой цвет нехороший, как в тюрьме сидишь.

Роза была права, синий казенный цвет, коричневые шкафы и серый сейф — это была тюремная палитра, враждебная практически любому человеку, а уж тем более тому, кто чувствовал себя в чем-то виноватым. Он понимал, что ему грозит остаться здесь навсегда, — и тут в его организме включались все системы защиты.

— А я почти сразу догадался, что у него в рюкзаке шкатулка. А то бы его с рюкзаком не пустил — мало ли с чем сюда ходить будут? Завтра пулемет принесут… Но здорово я его расколол?

Это была странная сцена, такой не должно быть в милицейском кабинете. Такие сцены могут происходить в адвокатской конторе мистера Мейсона или в кабинете сыщика Ниро Вульфа. Собрались приятели и сотрудники и радуются удаче…

Со шкатулкой в руках Лидочка отошла к окну. Сейчас она откроет ее и увидит мешочек с кусочками темного металла и камни, привезенные когда-то Полиной из Батума, все, что осталось от ее непутевого брата. Как давно это все было… И главное — дневники Сергея Серафимовича.