В сравнении c шоком 1973 годом, в ходе второго кризиса западный альянс понес несравнимо более низкие политические издержки. Не наблюдалось и серьезной критики американской энергетической политики в Старом Свете после ее серьезного пересмотра в 1981 году. Не в последнюю очередь это было связано с общей стабилизацией ситуации на рынке, а также с ухудшением отношений между Западом и Востоком – де факто с возвращением к классической холодной войне. Эти изменения снижали желание атлантических союзников устраивать публичный разбор энергетических политик, хотя в европейских документах можно встретить пассажи о том, что потребители не могут позволить себе «почивать на лаврах», не принимая дальнейших мер по сокращению энергопотребления.

Несмотря на то что вину за шок 1979–1980 годов предсказуемо возложили ОПЕК, течение кризиса, перемещение торговли на спотовый рынок показало, что картель утратил способность контролировать цену на «жидкое топливо», которая в 1973 году была залогом его победы.

В какой-то мере ОПЕК оказалась заложницей нескольких противоречивых трендов. С одной стороны, она нуждалась в поступлениях нефтедолларов, с другой стороны, высокие цены на нефть стимулировали энергосбережение и добычу за пределами ОПЕК. Казалось бы, азбучная истина, вокруг которой в наши дни происходит противостояние между традиционной нефтью, преимущественно добываемой в ОПЕК, и сланцевой, разрабатываемой прежде всего в США. Неспособность организации дать себе в этом отчет в конце 70-х годов может объясняться тем, что в политэкономическом сознании того времени было очень сильно убеждение, что нефть есть «особый товар» (noble commodities), на который не распространяется действие законов рынка, так что даже при существенном повышении цен сократить ее потребления практически невозможно. Между тем уже на рубеже 70–80-х годов появились исследования, которые показывали, что нефть как товар обладает большей эластичностью по цене, чем предполагалось раньше. В пользу этой догадки уже тогда свидетельствовало и сокращение потребления нефти развитыми странами.

Переход к новой реальности, когда нефть постепенно стала обыкновенным товаром, стал возможен благодаря тому, что страны ОПЕК, верные своим обязательствам гарантировать стабильность мировой экономики, на протяжении кризиса поддерживали высокие темпы добычи. В 1981 году Дж. Эдвардс, новый министр энергетики США в своем выступлении по радио очень четко определил принципиальный уход от прежнего понимания энергетической проблемы как «морального эквивалента войны», заявив, что «на настоящий момент, нет ничего такого, что должно вгонять нас в панику». В рамках этого нового осознания изменились отношения развитого мира с ОПЕК и странами третьего мира в целом. Не могла не подвергнуться пересмотру и позиция США в отношении взаимодействия на нефтяном треке с СССР.

Энергетическая дипломатия в условиях возобновления холодной войны 1980-х годов 7.1. Иранская революция и газовый поворот в советско-европейских отношениях

Как было показано в предыдущих главах, предварительная ревизия сотрудничества в нефтяной сфере стран Западного блока и СССР началась в США сразу же после прихода к власти администрации Картера, что было связано с нарастанием негативных тенденций во всем комплексе американо-советских отношений. Четыре года пребывания в Белом доме демократов (1977–1981) стали неким промежуточным периодом, сочетавшим противоречивые элементы соперничества и сотрудничества с СССР. И в этом смысле начало операции в Афганистане стало моментом истины, покончившим с неопределенностью и вернувшим отношения между Западом и Востоком на стабильно конфронтационную основу, «свободную от иллюзий, характеризовавших разрядку 1970-х гг.». Советская нефть стала осмысливаться американским политическим истеблишментом как фактор преимущества социалистической системы над капиталистической еще в конце 70-х годов, и плодом этого осознания стал тезис о советской энергетической угрозе.

Что касается СССР, то оборотной стороной медали интенсификации торговых связей между Западом и Востоком был рост зависимости Москвы от нефтяных доходов, а также от западных технологий для нефтегазового комплекса. К 1980 году нефтедоллары стали составлять от половины до 2/3 всех валютных поступлений страны. Это сочеталось с ростом значения импорта для советской экономики. Согласно докладу статистического бюро США, к 1980 году отношение импорта к национальному доходу СССР возросло с 7 % (в 1970 г.) до 19 %. От 15 до 20 % всего нового оборудования, устанавливаемого в СССР, закупалось за границей.

На рубеже 70–80-х годов на советский нефтегазовый комплекс была окончательно возложена почетная роль «локомотива» народного хозяйства. В целом обстановка оказалась немного благоприятнее, чем то, что описывалось в публикациях аналитиков и разведсообщества США в 1977–1978 годах, которые, по словам президента Академии Наук А. П. Александрова, имели «скорее агитационный и политический характер, чем технический». За счет массированных ассигнований в сектор удалось выполнить план добычи нефти на десятую пятилетку (1976–1980). В 1980 году доля ТЭК достигла 14 % от общего объема капиталовложений на развитие промышленности, в сравнении с 7 % первой половины 70-х годов. Финансирование нефтяного сектора выросло с 4,45 млрд рублей в 1977 году до 6,80 млрд рублей в 1980 году – на 65,4 % за 4 года (см. Табл. 23). Не станем останавливаться на технической стороне этого прорыва – последствиях, связанных с ненормально высокими темпами бурения и эксплуатации, ростом аварийности и т. д., что в итоге только усугубило и без того серьезное положение в нефтедобывающем секторе. В конце 1970-х годов советский административный успех – выполнение плана пятилетки – заставил аналитиков ЦРУ пойти на пересмотр тех цифр, которые они пророчили советскому сектору за три года до этого. Прогноз производства нефти в СССР на 1981 год был скорректирован с повышением с 8–10 до 11 мбд.

В самом СССР из опыта десятой пятилетки извлекли важный урок – осознание необходимости кардинальных мер для сохранения доли углеводородов в топливно-энергетическом балансе СССР. В этих условиях в 1980–1981 годах при обсуждении плана одиннадцатой пятилетки было принято решение о «газовом повороте» – наращивании добычи, потребления и импорта газа. На XXVI съезде КПСС в марте 1981 года Л. И. Брежнев заявил о намерении повысить ассигнования на газовый сектор на 50 %. Этот выбор был основан на том, что газ оказался «стахановцем» предыдущей пятилетки (его производство возросло в 4,3 раза), а себестоимость его добычи в новых районах в Сибири была крайне низкой по сравнению с нефтью. Кроме того, СССР достиг договоренностей о развитии экспортной инфраструктуры и о долгосрочных контрактах на поставку «голубого топлива» в ряд европейских стран. Озвучивая решения власти, академик Александров заявил о грядущих изменениях в схеме потребления СССР и стран СЭВ: «Структура топливно-экономического баланса, которая сложилась в период до 60-х гг. в пользу увеличения нефти, должна быть изменена».