как ни странно почти доброжелательная мысль. — Совсем еще мальчишка, даже по вашим абсурдным меркам. Тогда понятно, почему мы тебя проглядели, не успели до твоей скороспелой статьи. Теперь уже ничего не поделать, тебе придется умереть, а нам навсегда утратить надежду обрести то, что твой отец две тысячи лет назад по нашей же просьбе укрыл от асуров. Обидно. Ты ведь подошел совсем близко. Вдруг что-нибудь получилось бы. А еще лучше и для тебя, и для нас, если бы ты оставил после себя в этом мире не научный труд, а хотя бы одно человеческое существо. Единственное, чем я могу тебе сейчас помочь — это сделать невидимым и для врагов, и для друзей. Забвение — это нелегкое испытание, но оно сохранит тебе жизнь до того времени, пока ты сквозь тернии предательства, наветов, откровенной враждебности, недоверия самых близких снова не вырвешься к свету. Впрочем, решать тебе. Немного найдется безумцев, алчущих награды, плодами которой воспользоваться никогда не удастся!»

Он подходит ближе и становится видно, что это не человек, а кугуар, тигр, горный кот Роу-Су или какой-то другой хищник из семейства кошачьих. Он кладет правую переднюю лапу на спину (какая же она у него горячая, градусов восемьдесят, не меньше) и выпускает когти. В воздухе пахнет паленым мясом, и мир погружается во тьму….

… — А-А-А-А!!!

Этот крик полон нечеловеческой боли и страдания. Да это, собственно, и не крик, а рычание раненого зверя, хотя издает его, несомненно, княжич Синеглаз. Его искаженное мукой тело, как тогда в травяном лесу, закручено винтом, волосы всклокочены, левая рука закрывает лицо, правая повисла как плеть.

— Все в седла! Немедленно выступаем! — сделав над собой усилие, распоряжается княжич, направляясь к своему зенебоку. Даже сквозь обморочную пелену видно, что его трясет (или это все-таки раскачивается веревка).

— А как же? — Ягодник недоуменно указывает на пленного, но, глянув на лицо княжича, испуганно замолкает и, спешно собрав свои жуткие инструменты, прыгает на спину зенебока, на бегу делая оградительные жесты.

Наемники следуют его примеру. На лицах застыл суеверный ужас. Зенебоки испуганно всхрапывают и поднимаются на дыбы, словно при приближении опасного хищника. Уже отъехав на достаточное расстояние, Синеглаз оборачивается. Лицо его ужасно. Собственно говоря, это даже не лицо, а звериная морда. Морда горного кота…

…Опять этот же сон. Он появляется всегда, когда тело выходит из-под контроля. Сломанная рука затекла и болит, кровоточащие раны горят и дергают, по спине дорожкой ледяных муравьев гуляет озноб. Ничего. Скоро все это так или иначе закончится. Хотелось бы, конечно, так, но сердце подсказывает, что на этот раз получится иначе. Во всяком случае, звонка спасительного колокола Глеб и Дол не дождутся. Лучше умереть, нежели доживать свои дни предателем или сумасшедшим.

Надо бы сделать дыхательные упражнения. Но, с другой стороны, какой от них толк. Помятые ребра все равно не позволят вдохнуть по-настоящему. Шрамы на спине разболелись. Кажется, это как-то связано с приходом Словорека. В нем есть что-то общее с тем, светящимся. Сема-ии-Ргла! Никогда не пытайтесь понять логику и мотивацию негуманоидных цивилизаций.

Как же все-таки не хочется умирать! Вдвойне не хочется, потому что тот невидимка, которого выслеживал двадцать долгих месяцев, почти вынырнул из темноты. Совершенно очевидно, что он опекает Синеглаза. Стало быть, на Синеглаза надо и ловить! Но для этого сначала надо поймать за руку, или что там у него, самого княжича! А это с каждой новой встречей представляется все сложнее и сложнее, ибо сын князя Ниака на деле увертлив, как Протей! Но ничего не поделать! Это единственный шанс остановить Альянс и вернуть свое доброе имя. Хотя бы ради Птицы, в благодарность за ее веру и заступничество. Да и негоже Сольсуранской царевне становиться женой отринутого изгнанника.

Кажется, пора собираться. Сквозь узкие бойницеобразные окна святилища духов Земли, в одном из помещений которого ожидающие суда провели ночь перед испытанием, пробивается первый рассветный луч. Какие же тяжелые и основательные постройки в этом Граде! Под стать нраву и обличью Земляных Людей.

Гравитация планеты, между прочим, превосходящая земную процентов на десять, ощущается здесь сильнее, чем в каком-либо еще месте Сольсурана. Даже обложные облака, затянувшие небо, напоминают не растрепанные кудели и пуховые перины, а мешки с песком, используемые для засыпки рвов во время штурма крепостей или как средство спасения от наводнения.

Апофеозом же земной тяги, как называют здесь притяжение, является храм Земли. Его стены прочны, а своды давят сильнее, чем этрусковые и романские постройки вместе взятые. В своем основании он имеет правильный шестиугольник, вероятно намекая, что в местной иерархии род Земли, не будучи самым значимым и древним, пребывает строго посредине, и это подчеркивает начертанная над входом храмовыми знаками надпись: «Соль земли». Здесь даже песни, имеющие размер 6+6, отмечающий место рода, звучат тускло и тяжело.

Как это все непохоже на Гнездо Ветров. Там даже крепостные стены, толщина которых в некоторых местах достигает полутора метров, кажется, стремятся ввысь вслед за изменчивым и своенравным прародителем рода. Там дерзкие мечты обретают плоть. Там никто из уважения к духам ветра попросту не сотрясает воздух, там привыкли действовать и действовать быстро, иногда чересчур. Там, если забраться в горы или подняться высоко на сторожевые вышки, можно глянуть сверху вниз на облака, которые затягивают небо лишь тогда, когда посевам нужен дождь. А песни Ураганов всегда поются на широком дыхании и льются свободно, как ветер травяных лесов.

Туда, в этот прекрасный, вольный край он хотел привезти свою царевну. Но для этого надо сначала испытать, что такое тяга земная, и какова она на вкус, соль земли.

***

Эту ночь Камень провел на ступенях храма Земли и провел без сна, опасаясь новых козней со стороны людей коварного сына князя Ниака и легковерного родича Дола. Внутрь его не допустили, да он и не пытался. В святилище вместе с испытуемыми находились лишь жрецы и Словорек, а в беспристрастной честности последнего не усомнился бы и чужестранец.

Когда предрассветный сумрак сделал четче очертания предметов, Могучий Утес вновь увидел песочные часы, от века отмерявшие время испытания, арку с парой сигнальных колоколов, два каменных саркофага и две глубокие ямы, вырытые накануне. Словорек лично следил, чтобы искусные в горном деле Люди Земли не вывели никаких отдушин или подземных ходов. Впрочем, они бы здесь и не помогли: плотная каменная крышка саркофага имела всего одно отверстие, способное пропустить лишь привязанную к колоколу веревку.

У Камня мороз по коже пробежал. В их роду существовал