«В результате непрерывного и самого тщательного войскового наблюдения за противником как на Воронежском, так и на Центральном фронтах, а также по данным, поступавшим от всех видов разведки, нам уже точно было известно, что фашисты полностью изготовились к наступлению. Но наступления почему-то не начинали. Вот это «почему-то» немало беспокоило нас, а некоторых даже выводило из равновесия. Особую нетерпеливость начал проявлять командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин. Николай Федорович неоднократно ставил передо мной вопрос о необходимости начать самим наступление, чтобы не упустить летнее время. Мои доводы, что переход врага в наступление против нас является вопросом ближайших дней и что наше наступление будет безусловно выгодно лишь противнику, его не убеждали.

— Александр Михайлович! Проспим мы, упустим момент, — взволнованно убеждал он меня. — Противник не наступает, скоро осень, и все наши планы сорвутся. Давайте бросим окапываться и начнем первыми. Сил у нас для этого достаточно.

Из ежедневных переговоров с Верховным Главнокомандующим я видел, что неспокоен и он. Один раз он сообщил мне, что ему позвонил Ватутин и настаивает, чтобы не позднее первых чисел июля начать наше наступление; далее Сталин сказал, что считает это предложение заслуживающим самого серьезного внимания; что он приказал Ватутину подготовить и доложить свои соображения по Воронежскому фронту в Ставку»[53].

Верховный с интересом отнесся к предложению командующего Воронежским фронтом отнюдь не в силу ветрености и непостоянства. Сомнения о целесообразности «преднамеренной обороны» были не только у Н. Ф. Ватутина, но и у И. В. Сталина. Г. К. Жуков свидетельствует: «Верховный сам все еще колебался — встретить ли противника обороной наших войск или нанести упреждающий удар. И. В. Сталин говорил, что наша оборона может не выдержать удара немецких войск, как не раз это бывало в 1941 и 1942 годах. В то же время он не был уверен в том, что наши войска в состоянии разгромить противника своими наступательными действиями. Это колебание продолжалось, как я помню, почти до середины мая»[54].

Расчет Моделя на то, что советское командование потеряет терпение и начнет наступательные операции, был, несомненно, обоснованным. Задержка с переходом немцев в наступление заставила нервничать самого Сталина. При определенных условиях решение перейти в наступление могло быть принято, и Модель получил бы повод торжествовать. Что интересно, условия местности разделили военачальников Красной армии и вермахта на «остроконечников» и «тупоконечников», т. е. на сторонников наступательной и оборонительной стратегии в летней кампании 1943 г. Командовавший войсками в южном секторе советско-германского фронта Э. фон Манштейн был сторонником наступательной стратегии, т. к. понимал трудности обороны на больших пространствах. Точно так же понимал трудности обороны к югу от лесистых центральных районов Н. Ф. Ватутин. Оппозицией к ним были люди, имевшие печальный (советская сторона) и позитивный (немцы) опыт боев в центральном секторе фронта. Как показали дальнейшие события, западное направление до весны 1944 г. было «крепким орешком» для советских войск. Попытки взломать оборону немецких войск длительное время не приносили весомого результата. Перелом произошел только летом 1944 г.

Даже долгое ожидание не могло быть бесконечным. В два часа ночи 2 июля 1943 г. в адрес командующих войсками Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов была отправлена директива Ставки № 30144, начинавшаяся словами: «По имеющимся сведениям немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3–6 июля». Командующим фронтами приказывалось быть в готовности к отражению удара противника и усилить наблюдение за противником. Отметим, что директива была направлена на все фронты западного и юго-западного направлений, т. е. советское Верховное командование до последнего не было уверено в действительном направлении немецкого наступления. Вскоре простой немецкий сапер развеял последние сомнения.

Если поначалу долгая пауза воспринималась как подарок судьбы, позволяющий лучше подготовиться к грядущим боям, то к концу первого месяца лета ожидание становилось все тревожнее. Не столько страх, сколько нетерпеливое ожидание схватки все более усиливалось перед лицом явных признаков надвигающейся грозы. В конце июня 1943 г. немецкое командование стало усиленно готовить свои войска к наступлению. Разведка Центрального фронта неоднократно наблюдала сосредоточение больших групп танков и самоходной артиллерии противника в лесах севернее Сеньково и Верх. Тагино. Сюда же подтягивалась мотопехота. Войска на передовой начали подвергаться внезапным коротким огневым налетам артиллерии. В воздухе практически непрерывно находились разведывательные самолеты противника. Усилила свою деятельность и наземная разведка. Ночью группы немецких саперов снимали свои минные поля, а также пытались проделывать проходы в советских минных полях и проволочных заграждениях.

В ночь на 5 июля разведывательный отряд 15-й стрелковой дивизии обнаружил в районе Верх. Тягино группу немецких саперов в количестве 17 человек, занятых работами по проделыванию проходов в минных полях. Захваченный в плен сапер 6-й пехотной дивизии Бруно Формель на допросе показал: «Немецкие войска приведены в полную боевую готовность и 5 июля, после короткой артиллерийской подготовки в 2 часа по европейскому времени, перейдут в наступление в общем направлении на Курск. Одновременно начнется наступление и на курском направлении из района Белгорода».

Учитывая, что советское командование вынашивало планы контрподготовки, ценность сообщенных сапером Формелем сведений было трудно переоценить. По крайней мере теперь советское командование знало время начала немецкого наступления. Направление главного удара еще не было выявлено — согласно мемуарам К. К. Рокоссовского был захвачен в плен немецкий сапер также в полосе 48-й армии. Требовалось принятие решения на уровне командующего фронтом и даже Ставки ВГК. Рокоссовский впоследствии писал:

«До этого срока [сообщенного Формелем, т. е. три часа ночи по московскому времени. — А.И.] оставалось чуть более часа. Верить или не верить показаниям пленных? Если они говорят правду, надо уже начинать запланированную нами артиллерийскую контрподготовку, на которую выделялось до половины боевого комплекта снарядов и мин. Времени на запрос Ставки не было, обстановка складывалась так, что промедление могло привести к тяжелым последствиям. Присутствовавший при этом представитель Ставки Г. К. Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне. Благодаря этому я смог немедленно дать распоряжение командующему артиллерией фронта об открытии огня. В 2 часа 20 минут 5 июля гром орудий разорвал предрассветную тишину, царившую над степью, над позициями обеих сторон, на обширном участке фронта южнее Орла. Наша артиллерия открыла огонь в полосе 13-й и частично 48-й армий, где ожидался главный удар, как оказалось, всего за десять минут до начала артподготовки, намеченной противником»[55].