Уильям обернулся и посмотрел на васильковое шелковое платье жены. Это было одно из его любимых, под цвет ее глаз. Со свежевымытыми, выбеленными солнцем волосами, обрамляющими лицо, и едва тронутой загаром кожей – Уильям подумал с безмерной печалью, что она никогда не выглядела прекраснее.

– Да, – кивнул он. И отвернулся.

* * *

Час спустя, когда все рассаживались по машинам, чтобы ехать к Алексису, из-за угла показалось такси и начало спускаться с холма.

– Ну надо же! Блудный сын вернулся, – сказала Джулз, ослепительная в золотом топе и с такой же лентой, повязанной на лоб в греческом стиле.

– Это папочка! – радостно закричала Виола, бросившись навстречу приближающейся машине.

– Привет, красавица. – Саша выбрался из машины и крепко обнял дочь.

– Мы скучали по тебе, папочка.

– И я скучал по тебе, – он посмотрел на собравшихся. – Ну, вот это теплая встреча! Вы все выглядите шикарно. Куда-то собрались?

– Мы едем на праздник, папочка, – сказала Виола.

– Ага, – кивнул в ответ Саша. – А мне можно пойти?

– Конечно, можно, правда, мамочка?

– Никогда не упустишь случай гульнуть, да, дорогуша? Ты, наверное, почуял запах алкоголя из Лондона, – съязвила Джулз.

– Может быть, вы двое останетесь здесь? Мы заберем детей с собой и дадим вам шанс поздороваться друг с другом и подъехать позже? – предложил Уильям с надеждой.

– Он может приехать позже, если захочет. Я еду сейчас. Пошли, вы все. Мы опаздываем. Пока, миленький, – протянула Джулз, усаживая детей в машину.

Саша беспомощно пожал плечами, глядя, как жена захлопнула дверцу.

– Так, план меняется, – сказал Уильям Хелене. – Я останусь здесь с Сашей, пока он переоденется и освежится, потом привезу его. Ты вези остальных.

– Ты знаешь, куда ехать? – спросила она.

– В общих чертах. Найдусь. – Уильям повернулся к Саше: – Пошли, старина, поболтаем.

21 июля 2006 года

Не часто я испытываю гнев. Глубинный, прожигающий сердце и воспламеняющий душу.

Теперь я понимаю, как люди могут убить в миг накала страстей. Вот что я чувствовал сегодня утром у бассейна.

Мне с самого начала следовало бы знать, что все пойдет не по плану. Моя верная сообщница Имми устроила чудовищную истерику из-за того, что не может шпионить в любимом платье.

Лесной эльф-переросток в чем-то пышном из ядовито-розового тюля и шифона, дополненном искрящимися шлепками и желтыми солнцезащитными очками в форме звезд, вероятно, был бы заметен среди олив и выдал бы всю затею. Бьюсь об заклад, у Джеймса Бонда никогда не было таких проблем с Манипенни. Так что мне пришлось отпустить ее и разгребать последствия в одиночестве.

Рупс появился в назначенное время. На нем были отвратительные солнцезащитные очки, якобы он самый крутой.

– Принес письмо? – спросил Рупс с другого конца бассейна.

Он стоял, расставив ноги, сложив руки на груди, словно капитан молодежной сборной по регби для командного фото. Я не испугался. Почти.

– Принес кролика? – ответил вопросом я.

– Ага. Давай тогда посмотрим на письмо.

– Давай посмотрим на кролика.

Рупс повернулся и достал полиэтиленовый пакет из-под матраса лежака. Черт! Он явно спрятал там Би заранее, и я мог прийти и забрать его без всей этой мороки. Из пакета торчала драгоценная голова Би. Я кивнул. И показал конверт.

– На французском, как обещал.

– Прочитай его мне.

– Конечно.

Я откашлялся.

– «Ma chèrie Chloё. Prendre vers le bas la lune!»

– По-английски, недоумок!

– Прости. «Погасите звезды! В поднебесье новое светило! Ты сияешь, как юный ангел, свежий на фоне ветхих планет! Глаза твои как ма…»

– Ладно, хватит, – Рупс выглядел так, будто его вот-вот стошнит. – Давай сюда.

– Я хочу кролика одновременно. Мы пойдем навстречу друг другу и обменяемся.

Рупс пожал плечами и пошел в обход бассейна. Мы встретились возле глубокого конца.

Я видел, что он потеет. Я же был спокоен и невозмутим.

– Вот, – я вытянул руки: одну с письмом, другую – чтобы схватить пакет с кроликом.

Он тоже протянул мне руки и схватил письмо, а я схватил ручки пакета.

Потом, с быстротой молнии, он выдернул пакет у меня из рук и швырнул в бассейн.

Раздался всплеск. Я ахнул от ужаса, поняв, что происходит. Мой драгоценный Би медленно шел ко дну.

– Здорово получилось, – Рупс размахивал конвертом и маниакально гоготал. – Можешь применить на практике свои великолепные навыки в нырянии, спасая этот старый комок пуха. Жаль, здесь нет Хлои, чтобы поболеть за тебя!

– Ублюдок! – заорал я. Расстегнул было шорты, чтобы прыгнуть в воду, потом сообразил, что под ними нет трусов, и снова застегнул.

– Ну же, давай, покажись! – насмехался Рупс, когда я прыгнул в воду. Тяжелые бермуды со скопившимся за несколько дней хламом в карманах тянули вниз.

Я схватил ртом воздух и ушел под воду, чувствуя, как хлорка обжигает глаза (я никогда не плаваю под водой без очков, потому что выныриваю похожим на близкого родственника дьявола).

Би не мог погрузиться глубоко. Он же легкий, так почему, черт побери, не всплыл? Я вынырнул, чтобы глотнуть воздуха. Перед глазами плыло, но я увидел Рупса, хохочущего до упаду. (Вот бы он и в самом деле упал. Но он стоял. Еще один нелепый оборот речи, но сейчас неподходящий момент для лингвистики.)

Я снова сделал вдох и поплыл вниз, вниз, легкие лопались от ярости, паники и отсутствия кислорода. И там, на самом дне – на глубине семи футов, – лежал Би.

Я снова вынырнул, жалея, что не мог снять шорты, но зная, что унижение от комментариев о лилипутском состоянии моих половых органов было бы невыносимым. Снова нырнул, ухитрился схватить верхний край пакета и потянул. И еще потянул.

Я не мог сдвинуть его с места. Воздух заканчивался, и я поплыл к поверхности, голова кружилась. Я задыхался, жадно хватая ртом воздух. Подплыл к бортику и ухватился за него, позволяя легким наполниться кислородом. Мысль о Би, тонущем на дне, хлорке, разъедающей остатки потертой нежной шкурки, подхлестнула меня. Сделав последний гаргантюанский вдох, я снова ушел под воду, схватил уши моего маленького друга и дернул изо всех сил. И слава богу, он шевельнулся. Выплыть к поверхности, вытащить себя, свои бермуды и то, что походило на двухтонный мешок угля, войдет в историю как самый ужасающий миг моей жизни.

Я мог утонуть. Мой худший враг и мой лучший друг могли убить меня.