А потом, когда с формальностями было покончено, и он удостоверился, что оставил после себя надёжную замену, Васильев практически неделю провёл в купе жаркого поезда. И лишь выйдя на перроне родного города, свободно выдохнул. Осталось совсем немного и он будет дома! На сердце тепло и радостно от этой мысли. От предвкушения предстоящей встречи с друзьями, братом и… и Ирмой. Интересно, не завоевал ли какой-нибудь ушлый миллионер сердце его красавицы? А если Ирма теперь не свободная женщина, что он почувствует? Боль? Разочарование? Или безразличие? Нет. Злость и досаду! — на самого себе, что так долго сомневался и колебался. И сделает всё возможное, чтобы отбить Ирму у соперника и завоевать её вновь.

Сглупил он, однако, так ни разу не позвонив ей на протяжении последнего месяца. Сейчас бы не пришлось мучиться предположениями и тревожными мыслями…

От автобусной остановки до пропускного пункта в «Радужный» шёл пешком, наслаждаясь летней жарой и пением редких птиц. А потом, подойдя совсем близко, радостно заулыбался: к нему навстречу довольный, словно мартовский кот, шёл Сашка Косогов.

— Рустик, вернулся, мать твою! — пробасил приятель на всю округу и по-дружески обнял Васильева за плечи. — Чёрт, как же я рад тебя видеть!

— Здорово, Сань, — поприветствовал он охранника в ответ.

— И тебе не хворать, брат. Надеюсь, ты насовсем?!

— Как жизнь покажет, — беспечно пожав плечами, уклончиво ответил Васильев, не желая делиться своими планами.

— Какой нахрен «жизнь покажет»? — возмутился Александр. — Костян тебя больше не отпустит так надолго! Да и мы все тоже!!

— Посмотрим, — неопределенно сказал Рустам. — Кстати, где Костя?

— В город по делам поехал. К вечеру обещал быть.

— Ладно, тогда в 21:00 всеобщий сбор, а я пока пойду, смою с себя дорожную пыль.

— Замётано!

Васильев ещё раз искренне улыбнулся давнему другу и такой же неспешной походкой пошёл дальше. Второй охранник с любопытством проводил его взглядом. Видно новенький и много чего ещё не знает из повседневной жизни посёлка.

Пройдя вниз по улице, практически к самой речке, завернул на тихую улочку в пять домов и остановился. Сердце предательски пропустило удар. Руки непроизвольно сжались в кулаки. И Рустаму потребовалось несколько мгновений, чтобы перевести дыхание и продолжить свой путь.

Кованая калитка отозвалась громким скрипом, от которого Васильев невольно скривился. Выговор потом надо будет не забыть сделать Косте за то, что плохо присматривал за домом. В саду, между небольшими тропинками, сорняк стремится ввысь — цветов совсем не видно. Окна дома грязные и явно ни разу за месяцы его отсутствия не мытые. Хоть дверь наглухо закрыта и то хорошо.

Стремительно, чтобы не передумать и позорно не сбежать в офис, открыл входную дверь и вошёл внутрь дома. В нос тут же ударил неприятный запах перегара и чего-то сгнившего.

Осмотрелся: гостиная завалена каким-то мусором, тряпками и пустыми бутылками из-под водки. Поморщился. Всё даже хуже, чем он себе представлял.

Поставив на пол свою дорожную сумку, прошёл вглубь комнаты и невольно остановился. Из кухни ему навстречу выбежала мать. Счастливая улыбка, цветущая до этого момента на её губах тут же растворилась, стоило ей увидеть, кто именно пришёл.

— Ещё не сдох, сучье отродье? — вместо приветствия прохрипела она прокуренным голосом.

Рустам дёрнулся, словно от удара. Вроде бы уже привыкнуть должен к такому отношению, а каждый раз невыносимо больно слышать подобные слова от человека, которому обязан своим появлением на свет.

— Здравствуй, мам, — тихо поздоровался он.

— Не называй меня так! — истерично заорала родительница. — Ты не имеешь никакого права так меня называть, ублюд… — захлебнулась она собственной злостью на последнем слове, проглотив его окончание.

Васильева вновь передёрнуло. Он осмотрел комнату потерянным взглядом, будто ища тот предмет, за которым и вернулся домой. Не нашёл. Только опять столкнулся с полным ненависти взглядом точно таких же тёмно-карих глаз, как и у него. Глаза — единственное, что досталось ему от матери. Во всём остальном он походил на своего деда по отцовской линии.

— Ну, договаривай, чего ждёшь? — горько усмехнувшись, сказал Рустам.

— Думаешь, мне слабо назвать вещи своими именами?!

— Я не вещь, — глухо проговорил он.

Практически чёрные глаза потемнели ещё больше, смотря на родительницу остро и предупреждающе.

— Нет, конечно, нет. Ты хуже любой вещи! Ты грёбанный убийца!!!

Рустам вновь дёрнулся, вдохнул сквозь крепко сжатые зубы воздух и, подхватив сумку, бросился вон из дома. Вслед ему прозвучал гадкий и торжествующий материнский смех.

Только оказавшись за калиткой родного дома, он смог перевести дыхание и не оглядываясь пойти вдоль улицы.

Рустам уже не понимал, зачем и почему ему так хотелось вернуться домой. Не понимал своей тоски. Не понимал, зачем вообще продолжает терзать свою душу, каждый раз возвращаясь сюда. И каждый раз проклинал своё израненное сердце за слабость и надежду. Надежду, что он когда-нибудь вновь увидит мать, такой как прежде. Что самый близкий и родной человек на свете улыбнётся ему искренней радостью и, возможно, обнимет его.

Мечты. Несбывшиеся мечты… Порой они калечат человека больнее, нежели самое холодное оружие…

Несмотря на жаркую погоду на улице, его знатно потряхивало. Правда, совсем не от озноба. Он медленно и как-то обреченно брёл по улице, наклонив голову вниз, будто внимательно всматривался в дорогу. Но совсем не асфальт он видел перед глазами, нет. Перед внутренним взором мелькал калейдоскоп воспоминаний…

Родной дед по отцовской линии его нашёл, когда Рустаму было уже восемнадцать. Парень как раз только окончил школу и думал, куда и на кого поступить учиться. Денег в их семье всегда было не много. Хватало только на самое необходимое. Ну и на обязательные презенты его младшему брату — Артуру. Ему же, Рустаму, новые вещи всегда покупали только из-за крайней необходимости. Васильев не обижался. Он знал, что является не родным сыном отцу. Тот его усыновил, когда Рустаму было пять лет. До этого момента они с матерью жили одни. Мать перебивалась мелкими подработками, и хоть денег катастрофически не хватало, но на жизнь никогда не жаловалась. Разве что порой, когда сильно уставала, могла побурчать на биологического отца Рустама. Мол, ребёнка ей заделал, а сам свалил, куда глаза глядят. Васильев, будучи ребёнком, значение этих слов совсем не понимал. Да и повстречав Альберта Васильева перестала попрекать сына в его генах. И лишь в подростковом возрасте, когда юношеский максимализм взыграл в нём, мать вновь стала ворчать, что отцовская поганая кровь даёт о себе знать. Не раз Рустам слышал, как за неплотно закрытой дверью мать выговаривала отчиму, что если бы бывший гражданский муж тогда не смылся в неизвестные дали, то она бы с удовольствием отдала ему на попечение нежеланного ребёнка и забыла о нём, как о страшном сне.