Тейлор давал Нурееву танцевать, но специально для него он не создал ни одного балета.

Научиться современной технике Нуреев мог бы и у Хосе Лимона{373}, одного из крупнейших представителей американского танца‑модерн, но тот умирает в декабре 1972 года, буквально через несколько недель после начала совместной работы с Рудольфом.

Хосе Лимон обладал сокровищем, в котором Нуреев сразу разглядел отличный козырь для своих вечеров «Нуреев и Друзья». Речь идет о балете «Павана Мавра», навеянном трагедией Шекспира «Отелло». Это лучшее произведение хореографа, созданное в 1949 году. В шекспировские времена паваной открывались балы в королевских дворцах. Это медленное, величавое шествие, очень близкое к классическим балетам. В интерпретации Лимона павана завораживает, гипнотизирует, уводит в мир страстей и боли героев. Нуреев — Мавр, снедаемый ревностью, был неподражаем. Ему почти нечего танцевать, но он и так все смог выразить с помощью драматического таланта.

Думаю, я не буду оригинальной, если скажу, что «Павана Мавра» Хосе Лимона — балет на стыке классического и современного искусства. С Мюрреем Луисом, другим американским хореографом, Нуреев принялся за более легкие, воздушные, комические и по‑настоящему современные роли. В 1975‑м, том самом году, когда началась его авантюра с Мартой Грэхем, Нуреев исполняет с труппой «Scottish Ballet» балет Мюррея Луиса «Момент», поставленный на музыку Равеля. Первые спектакли прошли с аншлагом, но затем случилось неожиданное. В 1977 году, в Париже, Нуреев танцевал «Жизель», а после длинного антракта — «Момент». И вдруг «зрители начали уходить целыми рядами. Такой Нуреев их не интересовал, или, скорее, они не сумели увидеть его…» — писала позже Марсель Мишель, критикесса из «Монд»{374}.

Между тем Нуреев продолжал упорствовать, тяготея к новому. Он часто говорил: «Для меня публика не является главенствующим фактором»{375}. Начиная с 1978 года выступления с труппой Мюррея Луиса стали постоянными. Специально для него были поставлены два балета: «Vivace» на музыку Баха (любимого композитора Нуреева) и «Брайтонская Венера» на музыку Коула Портера. В первом «не было ни пируэтов, ни манежа (проход в танце по краю сцены), — отмечалось в газете „Монд“. — Нуреев медленно разворачивался с растяжением на разрыв равновесия, что странным образом создавало впечатление одиночества и печали, словно это была большая птица, пойманная в ловушку света»{376}. Во втором он появлялся на сцене в плавках, парусиновой шляпе и черных очках, настраивая публику на легкий лад: комический талант Рудольфа был также несомненен. По‑настоящему поняла Нуреева несравненная Марта Грэхем, родоначальница американского современного танца{377}. И это при том, что Грэхем всегда восставала против классического балета и создала мало мужских ролей! Не стоит, однако, забывать, что Нурееву всегда удавалось налаживать отношения с сильными женщинами и что Грэхем не любила танцовщиков, поддакивающих хореографу. «Мне совершенно не хочется, чтобы артисты моей компании были похожи на меня, — писала она в своих мемуарах. — У меня нет никакого желания видеть повсюду стереотипную „меня“. Что за отвратительная идея! Надо, чтобы танцовщики, сохраняя след моей работы, чувствовали себя свободными быть той личностью, которой они являются». В заключение она добавила: «Именно это я всегда ощущала с Барышниковым, Нуреевым и Фонтейн»{378}.

В Нурееве Марта нашла свое мужское alter ego: он был так же поглощен танцем и обладал искренностью, перекликающейся с ее знаменитым девизом «Движение никогда не обманет».

В 1969 году Марта оставила сцену (ей было уже семьдесят пять). Это настолько удручило ее, что она начала пить и впала в тяжелую депрессию, которая привела ее к коме. «Я не собиралась так сразу прекратить танцевать, — писала она. — Я поменяла рисунок танца, чтобы приспособиться к моему ухудшающемуся состоянию. Но я знала, что придется уйти, и это меня угнетало. Без танца я предпочла бы умереть…»{379}. Чтобы вновь обрести себя, ей понадобилось долгих три года.

С Нуреевым Марта начала работать только в 1975 году, когда ей было уже за восемьдесят. Он вдохнул в нее спасительную энергию, и впоследствии она выразилась не без изящества: «С ним я многому научилась, но и он научился многому»{380}. В том же интервью она кокетливо добавляет: «Чего бы я не отдала, чтобы танцевать с Рудольфом!»{381}.

Марта Грэхем — анархистка, готовая на провокацию, бесконечно влюбленная в танец и всегда одинокая «еретичка»{382}. Она любила мужчин и секс и помещала в свои балеты мощную сексуальную символику, столь естественную для Нуреева и шокирующую пуританскую Америку. Нью‑йоркская школа Марты Грэхем негласно называлась «Храм истины ниже пояса»{383}. Сама Грэхем могла сказать ученице: «Ну ты совсем своей вагиной не шевелишь!» Может, у нее Нуреев набрался выражений, заставлявших краснеть танцовщиков Парижской оперы: «Эй вы, сомкните задницу! А вам зажать вагину!»?

Безошибочное чутье позволило Марте увидеть, что Нуреев будет неотразим в «Люцифере». «После своего падения Люцифер насмехался над Богом, — говорила она. — Наполовину божество, наполовину человек, он стал божеством света. Всякий артист несет свет. Именно поэтому я сделала „Люцифера“ с Нуреевым. Это бог света»{384}.

С первых же репетиций американская пифия навязывает свои правила. Рудольф часто опаздывал, она сердилась и наконец решилась высказать ему свое «фэ»: «Я не уверена, что решилась бы на это, если бы знала о его скандальной репутации. Я сказала ему, что да, он великий артист, но и избалованный, упрямый ребенок. И что это только начало. Заикаясь, он принес мне свои извинения. Это на него повлияло. Он больше никогда не опаздывал»{385}.

Как и предполагала Марта, Нуреев оказался взрывным и смелым Люцифером. Он блестяще танцевал премьеру, несмотря на серьезный вывих, полученный тремя днями раньше. «Акробат Бога», как Грэхем любила называть своих танцовщиков (у нее даже был балет «Акробаты Бога» на музыку К. Суримаха, поставленный в 1960 году), вышел на сцену в Нью‑Йорке 19 июня 1975 года с туго перевязанной щиколоткой. Очевидцы рассказывали, что, приехав в театр, он плакал от боли, чего с ним раньше никогда не случалось. Но ушел он оттуда победителем, покорив публику с самого начала. В простых трусиках, он танцевал босиком именно так, как хотела Марта: соблюдая ее хореографию, но сохраняя свою индивидуальность. Люцифер Нуреева, маленькое запуганное существо, постепенно набирался уверенности и начинал доминировать над жизнью.