Впрочем, когда Альберт доставил свою желанную добычу домой, очарование тайны неожиданно развеялось. При ярком свете старомодной шестирожковой люстры таинственно-порочная гостья оказалась вдруг костистой деревенской девахой, неумело накрашенной и очень бледной. Кожа ее была того оттенка, что можно увидеть на брюшках у лягушек-жерлянок, и, дополняя сходство, девушка еще постанывала, преждевременно изображая бурную страсть.

Шустов некоторое время спустя догадался, отчего так бледна эта бедная дурочка, – Алла выходила на улицу только в сумерках, днем же отсыпалась в неведомом убежище от всех гнусностей, что учиняли над ней такие, как он! Тогда же бледность ее, и утробные стоны, и профессиональное кружевное снаряжение, выявившее при свете свою потрепанность, внушили Альберту лишь судорожную жалость и чувство вины. Шустов удивил бывалую гостью своими половыми чудачествами. Для начала он попросил приготовить ужин, с чем та худо-бедно справилась, разогрев в микроволновке полуфабрикат, потом предложил поужинать с ним... А после, что бы вы думали, выставил, дал денег да наказал сегодня больше на панель не возвращаться, идти домой! Ишь чего удумал, извращенец! Альберт же после жалел, что не оставил ее у себя, не дал отоспаться на пыльных просторах двуспальной кровати, где сам не почивал никогда, предпочитая хлипкий пружинистый диван. Он даже искал Аллу, снова и снова всматриваясь в цепочку камелий, но так и не нашел, да и не знал, ее ли ищет. Приготовленный проституткой простенький ужин Альберт вспоминал с теплым чувством. В неярко раскрашенных грезах являлась ему хрупкая, нежная и беспомощная дева, которую он мог бы защищать и баловать, и чтобы она взирала на него с восхищением и благодарностью... Но такой среди камелий не нашлось.

А потом началось такое, что уж было и не до любовной тоски, виной же всему явилось загадочное вещество, попавшее Альберту в руки. Загадочное – прежде всего по действию, производимому на живой организм. Оно сочетало свойства мощнейшего антибиотика и антидепрессанта, подавляло рост раковых клеток... Да что там говорить!

Неизвестная субстанция излечивала ВСЕ возможные болезни. Вирус СПИДа погибал в деготно-черной жидкости, как и вирус банального гриппа. Вирус птичьего гриппа погибал тоже. Необъяснимо, непостижимо, но вещество явно имело происхождение биологическое. Многочисленные пробы и экспертизы недвусмысленно доказали: это кровь.

– Фантастика. Этого не может быть... Но это есть. Вот оно, лекарство от всех на свете болезней, и оно же – кровь. Кровь существа, которое может быть подобным и человеку, и животному. Сверхсущество, венец создания, мессия... Кто он, кто?

Так шептал Альберт, тер воспаленные глаза, улыбался растерянно и радостно. Но на душе у него невесело было, и копошились в глубине памяти растревоженные воспоминания. Как милосердна память к детям, как легко они забывают то, что им приказывает забыть инстинкт самосохранения! Но ничто не проходит бесследно: буки прячутся в чуланах, призраки населяют чердаки, и из-под кровати в любой момент может высунуться чешуйчатая клешня чудовища.

Нехотя, нехотя вспоминал он. В послужном списке его сиротства был Лучегорский детский дом, куда Альберта зачем-то перевели из-под Астрахани и откуда быстро переместили в Подмосковье. Смысла в этих пертурбациях не имелось никакого... Разве что, припомнил Шустов, после пребывания в «Лучике» он стал значительно лучше учиться. Да-да, а потом была та олимпиада, где Альберт блеснул своими познаниями в химии, и старенький профессор, вздев на лоб очки, бормотал, трогательно пришепетывая: «Прелештно, голубшик, прошто прелештно»...

И еще одно воспоминание прикатилось к Шустову уже поздно ночью, в дремотной расслабленности. Воспоминание или сон? Альберт увидел себя в темной комнате лежащим на кровати. Он просыпается, открывает глаза и вскрикивает от ужаса. По беленым стенам скользят тени, луна играет на никелированных спинках кроватей, но кровати пусты. Мальчишки, которым видеть бы сейчас седьмые сны, стоят вокруг Альберта и смотрят на него – пристальными, пустыми глазами, на дне которых плещется, отражаясь, оранжевый лунный свет. Зачем они смотрят? Чего хотят?

Маленький Альберт переворачивается на живот, утыкается в подушку и натягивает на голову колючее одеяло. Так лежать хорошо и нестрашно, но трудно дышать, и вскоре он снова поворачивается на спину, подглядывает сквозь сомкнутые ресницы... Мальчишки стоят и смотрят, и тогда Альберт просыпается окончательно, в темной и душной комнате. Он лежит среди влажных простыней, но он у себя дома, он один, и ему не тринадцать, а уже под сорок, и он забыл что-то, невосполнимо что-то забыл!

– Растребушили у нас это дело, господа хорошие, только о том – ни-ни, никому! Государственное преступление я теперь совершаю, что с вами обо всем говорю! Был зван спецьялист, подверг меня гипнозу, на сеансе я и раскололся. Оказывается, в своем розовом детстве столкнулся я с древним, но возрожденным, очень сильным, однако без людей прожить не могущим разумным животным, который в мифологии остался под именем сфинкса, так и мы его впредь именовать будем...

– Альберт! – потрясенно охнул Дубов. – Вы там все с ума посходили? Какие сфинксы? Или это ты так фигурально выражаешься? Террорист в Лучегорске какой-нибудь засел, монстр в человеческом обличье?

– Ни-ни, какое там «фигурально»! Вот смотри: девушка твоя молчит, она мне верит. Бабье-то сердце – вещун! Позволь, я продолжу. И закипела у нас тут работа, не мне одному заделье нашлось. Трудились и футурологи, и египтологи, и особый оккультный отдел, про который нам и думать не след, не то что вслух при барышне говорить! Ну и составили на нашего зверька досье. Подняли кое-какие документы, которые и раньше видали, да не знали, как истолковать их, родимых. Вот я вам по секрету скажу...

Альберт говорил, а Лиля с Дубовым слушали, не хотели верить, но верили.

– Так наше доблестное ведомство раскрыло тайну космического масштаба. Впрочем, на тайны оно всегда востро было! Знаете, Лилечка, известный в наших кругах анекдотец? Нашли раз ученые мумию, а кто такой, догадаться не могут. Позвали специалиста из КГБ, тот заходит в кабинет с мумией, выходит через час и говорит обалдевшим ученым: «Эменхотеп пятнадцатый, царствовал в восемнадцатом веке до нашей эры, умер от укуса ядовитой змеи». Ученые в шоке: «Ох, ах, как вы это узнали?» А кагэбэшник им: «Да он сам сказал!» А вот еще один анекдот...

– Альберт, больше не надо, – мягко попросила Лиля. – Вы рассказали удивительные вещи. Но объясните, при чем здесь мой сын...

– Желание дамы – закон. Ваш мальчик понадобился сфинксу для свершения с ним мистического брака...

– Он ребенок! – вскрикнула Лиля. – Он маленький мальчик, и он болен!

– Родная моя, да поймите: этот брак не имеет ничего общего с... Я хочу сказать, с браком, в смысле, человеческим. Брак этот свершится, когда сольются две древние крови, и тогда сфинкс обретет возможность давать потомство. Как все должно выглядеть, я не знаю. И знать не хочу. Так вот, не исключено, что эти существа, обладающие коллективным разумом и памятью, учтут ошибки своих предков и не станут больше собачиться между собой. Возьмутся, иными словами говоря, за ум. Последствия непредсказуемые, почему футурологов не уволят к черту, не понимаю! Но, памятуя о сверхъестественных способностях этих зверушек, можно ожидать... Ничего хорошего ожидать нельзя! Мое начальство мыслит категориями государственными и первым делом, столкнувшись с каким-либо явлением, решает, пойдет это явление на пользу отчизне или как? Сейчас решено – или как. Брака не допустить, зверушку уничтожить, не занося в Красную книгу!