— Я думал, у вас есть связи, — сказал д’Агоста, стараясь не выдать голосом разочарования.

Пендергаст развёл руками.

— И довольно обширные. Но ведь я не на своей территории. Поскольку эти убийства схожи с теми, что я расследовал несколько лет назад в Новом Орлеане, у меня была веская причина находиться здесь — покуда не возникло разногласий с руководством музея, за которыми последовало обращение к местным властям. А я ведь знал, что доктор Райт и губернатор вместе учились… Если же губернатор официально требует вмешательства местного отделения ФБР, исход возможен только один.

— Ну а дело как же? — спросил д’Агоста. — Коффи воспользуется результатами вашей работы и все заслуги припишет себе.

— Вряд ли будет что приписывать, — заметил Пендергаст. — Предстоящее открытие выставки беспокоит меня. Очень. Коффи я знаю давно, можно не сомневаться, что он наделает глупостей. Но обратите внимание, Винсент, что Коффи меня не прогнал. Этого он сделать не вправе.

— Не верю, что вы рады избавлению от ответственности. — Д’Агоста гнул своё. — У меня, возможно, главное в жизни — забота о собственной шкуре, однако вас я считал другим.

— Винсент, вы меня удивляете, — заговорил Пендергаст. — Я вовсе не уклоняюсь от ответственности. Однако такое положение вещей даёт мне определённую степень свободы. Да, последнее слово остаётся за Коффи, но его способность руководить моими действиями ограничена. Поначалу я мог появиться здесь, только приняв на себя руководство расследованием. И был вынужден действовать с оглядкой. Теперь есть возможность следовать своей интуиции. — Он откинулся на спинку стула и устремил на д’Агосту взгляд светлых глаз. — Я по-прежнему буду рад вашей помощи. Возможно, потребуются полицейские, чтобы быстро выполнить несколько заданий.

Лицо д’Агосты несколько секунд было задумчивым.

— Об этом Коффи я мог сказать вам кое-что с самого начала.

— Что же?

— Дерьмо он от жёлтого котёнка.

— Ах, Винсент, — сказал Пендергаст, — у вас такой колоритный язык.

35

Пятница

В её кабинете, угрюмо отметил про себя Смитбек, ничего не изменилось: всё вплоть до последней мелочи находилось на прежних местах. Журналист плюхнулся в кресло с ощущением того, что это уже было.

Рикмен вернулась из приёмной с тонкой папкой. На лице её застыла несколько натянутая улыбка.

— Сегодня вечером открытие! — напомнила она. — Придёте?

— Да, конечно, — ответил Смитбек. Рикмен подала ему папку.

— Прочтите это, Билл, — чуть напряжённо сказала она.

НЬЮ-ЙОРКСКИЙ МУЗЕЙ ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

ВНУТРЕННИЙ МЕМОРАНДУМ

Уильяму Смитбеку-младшему от Лавинии Рикмен. Относительно неозаглавленной работы о выставке «Суеверия»

Вступает в силу немедленно, и впредь до дальнейшего уведомления ваша работа в музее будет определяться следующими условиями:

1. Все интервью для текущей работы должны проводиться в моём присутствии.

2. Записывать интервью на плёнку или на бумагу вам запрещается. В целях согласованности и экономии времени я принимаю на себя обязанность записывать все беседы и отдавать вам отредактированные тексты для включения в текущую работу.

3. Обсуждение музейных дел с сотрудниками или находящимися в музее лицами запрещается без моего письменного на то разрешения. В подтверждение того, что вы поняли эти условия и согласны с ними, распишитесь внизу.

Смитбек перечитал текст дважды, затем поднял взгляд.

— Ну? — спросила Рикмен, склонив набок голову. — Что скажете?

— Давайте кое-что уточним, — заговорил журналист. — Мне запрещается разговаривать с кем-нибудь, скажем, за обедом, без вашего разрешения?

— О музейных делах. Совершенно верно, — подтвердила Рикмен, поправляя на шее пёстрый шарф.

— Почему? Разве документ, который вы разослали вчера, не связывает меня по рукам и ногам?

— Билл, сами знаете почему. Вы зарекомендовали себя как ненадёжный человек.

— Чем же? — сдавленно спросил Смитбек.

— Насколько мне известно, вы носились по всему музею, разговаривали с людьми, не имеющими отношения к теме вашей работы, задавали вопросы, не касающиеся новой выставки. Если вы думаете, что можете собирать сведения о… э… о недавних событиях, то я должна напомнить вам о семнадцатом пункте вашего контракта, который запрещает использовать сведения, не санкционированные мною. Ничто, повторяю, ничто, имеющее отношение к этой трагической ситуации, санкционировано не будет.

Смитбек выпрямился.

— Трагическая ситуация! — взорвался он. — Почему не сказать прямо: убийства!

— Пожалуйста, не повышайте голос у меня в кабинете, — отрезала Рикмен.

— Вы наняли меня писать книгу, а не пресс-коммюнике на триста страниц. В музее за неделю до открытия самой большой выставки произошло несколько убийств. Хотите сказать, этого не должно быть в книге?

— Я и только я решаю, чему быть в книге, а чему нет. Понятно?

Смитбек покачал головой. Рикмен встала.

— Это становится утомительным. Немедленно подписывайте документ, или с вами будет покончено.

— Покончено? Меня застрелят или сожгут?

— Я не потерплю такого легкомыслия у себя в кабинете. Либо вы примете эти условия, либо я немедленно приму ваш отказ от работы.

— Отлично, — сказал Смитбек. — В таком случае я предложу рукопись коммерческому издателю. Вам эта книга нужна не меньше, чем мне. И мы оба знаем, что я могу получить солидный аванс за утаиваемые сведения об убийствах в музее. Поверьте, эти факты мне известны. Целиком и полностью.

Лицо Рикмен покрылось мёртвенной бледностью, однако она продолжала улыбаться.

— Это явится нарушением вашего контракта, — веско произнесла она. — Музей пользуется услугами уолл-стритской юридической фирмы «Дэниелс, Соллер и Макгейб». Вы наверняка о ней слышали. Если вы совершите такой поступок, вас немедленно привлекут к суду за нарушение контракта, как и литагента, и издателя, у которого хватит глупости заключить с вами договор. Мы приложим все силы, чтобы выиграть дело, и я не удивлюсь, если после суда вы никогда уже не сможете работать журналистом.

— Это грубое нарушение моих гражданских прав, предоставленных первой поправкой к Конституции[17], — хрипло выдавил Смитбек.

— Ничего подобного. Мы просто будем добиваться судебной защиты по факту нарушения контракта. С вашей стороны это отнюдь не явится героическим деянием, и о нём не напишет даже «Таймс». Билл, если вы всерьёз подумываете о таком поступке, я бы на вашем месте сперва проконсультировалась с хорошим адвокатом, показала ему контракт, заключённый с вами музеем. В нём комар носа не подточит. Или я готова немедленно принять ваш отказ.

Она достала из стола второй лист бумаги и оставила ящик открытым.

Громко загудел селектор.

— Миссис Рикмен? Звонит доктор Райт.

Рикмен сняла телефонную трубку.

— Да. Уинстон. Что? Снова «Пост»? Да, я поговорю с ними. Ты послал за Ипполито? Хорошо. Положив трубку. Рикмен подошла к двери.

— Удостоверьтесь, что Ипполито пошёл к директору, — сказала она секретарше. — А что касается вас, Билл, то на обмен любезностями времени у меня больше нет. Если не подпишете соглашения, то собирайте вещи и проваливайте.