Джеймса Арно Серена нашла в сарае для сельскохозяйственной техники. Управляющий стоял возле трактора и крыл его последними словами. Он сообщил ей, что дела на плантации обстоят далеко не самым лучшим образом и выхода из кризиса пока не видно. Арно был невысокого роста коренастым мужчиной лет сорока, темноволосым и темноглазым, что свидетельствовало о его каджунских корнях. Отличал его и соответствующий темперамент. Управляющим плантацией он был вот уже более десятка лет, с тех самых пор, как показал себя достойным доверия Гиффорда. Серена знала: ей Джеймс расскажет всю правду, хотя сама она не до конца понимала, какой суровой эта правда окажется.

Большая часть прошлогоднего урожая погибла из-за болезни растений. Урожай нынешнего года существенно пострадал от сильных весенних дождей на нескольких полях, где дренажная система по-прежнему оставалась неразрешимой проблемой. В результате возникла нехватка наличных денег для замены изношенного инвентаря, что, в свою очередь, вынудило их пойти на сокращение числа работников. Джеймс Арно считал, что для семидесятивосьмилетнего старика заниматься плантацией – нелегкая задача, и потому не раз заявлял, что не станет возражать, если Гиффорд действительно продаст поместье и переберется на Таити. Сейчас же для них самое главное – приток денег. Кроме того, следует переориентировать производство на новую культуру взамен сахарного тростника. По части денег дело обстояло скверно, но Гиффорд не хотел уступать ни на йоту.

После разговора с управляющим Серена ушла в еще более подавленном настроении, чем была. Даже если удастся заключить выгодную сделку с компанией «Трайстар», судьба плантации все равно останется в подвешенном состоянии. Она вернется в Чарльстон. Шелби и Мейсон переедут на жительство в Батон-Руж. Гиффорд останется здесь – старик, вынужденный коротать остаток своих дней в одиночку.

Засунув руки в карманы шортов, Серена шагала по усыпанной ракушечником дорожке, задумчиво разглядывая на ходу старые постройки, пекановый сад и дальнее поле с сахарным тростником, зеленевшее новыми всходами. Ей почему-то вспомнилось детство, резкий горько-сладкий запах сжигаемых старых листьев, витавший над плантацией во время уборки урожая, когда по полям, на которых копошились батраки, ползли комбайны, размерами напоминавшие динозавров. Время уборки урожая было одним из самых приятных детских воспоминаний. После долгого, жаркого, сонного лета с его бездельем всеми вновь овладевало возбуждение. Руки так и чесались поскорее взяться за работу.

«У меня было хорошее детство, и я провела его здесь», – подумала Серена, поднимаясь по ступенькам старого бельведера, высившегося за домом в дальней части сада. Радуясь тени, она опустилась на видавшую виды скамейку и, откинувшись на спинку, посмотрела на дом. Из задней двери в огромной соломенной шляпе вышла Одиль. На сгибе одной руки у нее висела корзина, в другой она держала садовые ножницы. С недовольным видом домоправительница направилась к клумбе весенних цветов. На углу за колонной дома прятался юный Джон Мейсон – проказник явно задумал до смерти напугать Лейси, которая сидела на траве и играла с куклами. Эта картинка вызвала у Серены воспоминания о жарких весенних днях и беззаботном детстве, проведенном здесь, в Шансон-дю-Терр.

Они с Шелби выросли в этих стенах. Другого дома они не знали. Родители поселились здесь сразу, как только поженились. Их отец, Роберт Шеридан, с ранних лет воспитывался в том духе, что после Гиффорда именно он, будучи единственным сыном, станет хозяином плантации. Серена в очередной раз подумала о том, что многое наверняка было бы сейчас по-другому, будь он жив. Увы, отец погиб в авиакатастрофе как раз в тот день, когда его дочерям-близняшкам исполнилось пятнадцать.

Матери они лишились десятью годами ранее. Серена почти не помнила маму, за исключением немногочисленных примет – красивая улыбка, тихий голос, ласковое прикосновение. Она помнила, как отец был буквально раздавлен горем, как тяжело переживал смерть жены. Ей было слышно, как он, запершись ото всех, безудержно рыдал в спальне, пока женщины из их церковной общины утешали присутствующих кусочками запеченного тунца и мармеладками. Отец больше так ни на ком и не женился, а значит, так и не обзавелся сыном, которому можно было бы передать бразды правления плантацией.

Что же это такое – сильно любить кого-то? Любить так, как будто смерть любимого человека равносильна смерти собственного сердца… Лично у нее это с трудом укладывалось в голове. Сама Серена никогда еще ни к кому не испытывала столь сильных чувств, более того, сомневалась, что вообще способна на них. На профессиональном поприще она сталкивалась с испорченными отношениями столь часто, что уже давно не верила в семейное счастье.

Мысли Серены вернулись к Лаки Дюсе. Впрочем, ничего удивительного. Она провела в его объятиях всего лишь одну долгую и страстную ночь. Но это вовсе не значит, что она видит в нем постоянного партнера. Интересно, а он любил когда-нибудь? Впрочем, он наверняка стал бы утверждать, что не способен на высокие чувства. В этом Серена была уверена на все сто. Ведь Лаки Дюсе делал все для того, чтобы никто не узнал, что за фасадом твердой, как гранит, грубоватой мужественности прячется нежная душа. Но почему? Не потому ли, что когда-то он обжегся в любви, получил душевную травму?

Он был знаком с Шелби и до известной степени был близок с ней. Каждый раз, стоило Серене подумать об этом, как ее охватывала ревность. Неужели они были любовниками? Неужели любили друг друга? Неужели именно Шелби подорвала в нем доверие к женщинам? При этой мысли Серена ощутила горьковатый привкус во рту. Кстати, чем не причина держаться подальше от Лаки Дюсе? И все же она сделала неразумный шаг и сблизилась с ним. Видела предупреждающие знаки и все-таки нырнула с головой в опасный омут.

Господи, и как только ее угораздило, со вздохом подумала Серена. Протянув руку, она отодрала от перил чешуйку засохшей краски и покачала головой. Девушка уехала из Чарльстона с мыслями о приятном отдыхе в родовом гнезде, а угодила в круговорот семейной драмы, совсем как в романе Джудит Крэнц.

Кстати, в свое время она уехала отсюда именно по этой причине. В Чарльстоне у нее не было никаких родственников и, соответственно, никаких семейных уз. Может, не стоит обвинять Шелби за ее неблаговидные делишки? Ведь не она сама, а сестра была вынуждена годами смотреть на старый семейный дом, задаваясь вечным вопросом: что станет с ним после того, как закончится двухсотлетний «век» Шериданов? Вдали от дома ей не было нужды переживать, что она не оправдала ожиданий Гиффорда. Не нужно наблюдать за тем, как он еще больше старится. Движимая редкими приступами ностальгии, она может приезжать сюда и уезжать, когда ей заблагорассудится, вместо того чтобы иметь дело с такими малоприятными вещами, как былые обиды и застарелые страхи.

«Ты при первой же подвернувшейся возможности улизнула из Луизианы, а теперь пытаешься наездами решать накопившиеся проблемы. Говорю тебе, ничего у тебя не выйдет. Даже не надейся».

Голос деда по-прежнему звучал у нее в ушах. Вот же старый нечестивец! Говоря эти слова, он точно знал, что они заденут ее за живое, и потому метил в самое больное место. И, главное, как ловко он манипулировал ею! И ей ничего не оставалось, кроме как взвалить на себя решение проблем, в противном случае она пала бы в его глазах еще ниже. Старик хитростью заманил ее в свои сети и поставил перед фактом: мол, давай, берись за дело, голубушка. И вот теперь она, вопреки собственному желанию, находится здесь и вынуждена заниматься малоприятными вопросами.